— Здравствуйте, товарищ Сергеев.

— Здравия желаю, товарищ Сталин, — вытянулся в струнку Павел.

— Проходите, садитесь, — проговорил вождь.

— Слушаюсь, — ответил Павел и направился к указанному Сталиным месту.

Он сел напротив Молотова и оказался спиной к вождю. Не смея обернуться, он сидел прямо и смотрел перед собой, в глаза наркома.

— Как здоровье? Как семья? — осведомился Сталин, мягко передвигаясь за его спиной.

— Всё хорошо, товарищ Сталин, — отрапортовал Павел.

— Как дела на прииске? — поинтересовался вождь.

— Работаем, товарищ Сталин, — доложил Павел. — Квартальный план выполнили досрочно. Сделаем всё, чтобы досрочно выполнить и годовой.

— Это хорошо, — ухмыльнулся за его спиной вождь. — А скажите, не скучно ли вам сидеть на прииске?

— Готов выполнять любое задание партии, — произнес Павел.

— Это правильно, — констатировал Сталин. — Впрочем, я знаю, вы не ограничиваетесь только служебной деятельностью. Я слышал, вы, товарищ Сергеев, большой поклонник вольной борьбы[12]. Готовитесь всех врагов мировой революции уложить броском через бедро?

То, что Сталин так хорошо осведомлен о его увлечении, несколько шокировало Павла. Впрочем, он допускал, что, желая поручить ему некое задание, вождь ознакомился с его личным делом. Но тогда… У Павла по спине пробежал холодок. Сталин должен был знать, что Наталья осуждена как шпион и враг народа. В этом свете вопрос «Как семья?» в устах вождя приобретал совсем другое звучание и больше походил на проверку: не постарается ли товарищ, пользуясь близостью к руководителю государства, выгородить и спасти родственника, осужденного органами пролетарской диктатуры. Кажется, эту проверку Павел благополучно прошел.

— Нет, конечно, товарищ Сталин, — смутился Павел. — Просто я считаю, что как большевик должен иметь возможность сражаться с врагами пролетариата на всех уровнях и любым способом, и даже в рукопашной. Да и старый должок имеется, еще с Гражданской.

— И это правильно. — На лице вождя появилась улыбка. — Насколько я помню, товарищ Сергеев, вы у нас большой специалист по Северороссии.

— Служил полпредом при дворе самопровозглашенного короля Зигмунда, — ответил Павел.

Он уже понял, что Сталин знает о нем все и лишь мягко подводит его к некоему новому поручению, похоже, связанному с Северороссией. Сердце Павла снова наполнилось радостью. «Снова бой, — взволнованно думал он. — Закончить то, что не удалось двадцать лет назад. Какое счастье!»

— Да, — проговорил Сталин, будто только что узнал об этом. — Значит, у вас есть и дипломатический опыт. Это очень хорошо. У товарищей в Политбюро сформировалось мнение, что проблему Северороссии пора решать самым кардинальным образом. Что вы думаете об этом?

— Согласен с мнением Политбюро, — сообщил Павел.

Ему с самого начала казалось, что Сталин играет с ним в какую-то игру, разговаривает словно с маленьким ребенком, не понимающим, да и не способным понять замыслов и поступков взрослых. Но Павел подавил возникшее чувство обиды и весь обратился в слух, понимая, что сейчас ему скажут нечто очень важное.

— Это хорошо, — ухмыльнулся вождь. — Я думаю, нам потребуется ваш опыт. Что бы вы сказали, если бы мы предложили вам поработать в аппарате наркомата иностранных дел, под личным руководством товарища Молотова?

— Постараюсь оправдать ваше доверие и доверие партии, — произнес Павел.

— Очень хорошо, — снова улыбнулся Сталин. — Я полагаю, вы сейчас пройдете с товарищем Молотовым и обсудите ваши задачи на время пребывания в Берлине.

— В Берлине?! – От удивления Павел повернулся к Сталину.

— Конечно, — как нечто само собой разумеющееся, произнес Сталин. — Завтра днем вы выезжаете в Берлин, чтобы занять там должность помощника атташе по культурным связям. О семье не беспокойтесь. Товарищ Молотов позаботится о переводе ваших дочерей в Москву.

Павел еще раз взглянул в тигриные глаза вождя, и животный страх потек по его позвоночнику. Он понял, что свои знания не должен раскрывать этому человеку никогда, ни при каких обстоятельствах.

Следуя по коридору за Молотовым, Павел думал: «Вот оно, свершилось. Двадцать лет, двадцать долгих лет отчаяния, непонимания, надежд, я ждал этого. Я думал, что Сталин тогда просто убрал меня с глаз долой и забыл. Нет, наш вождь не забывает никого и никогда. Он помнил, что я сказал ему в двадцать втором. Он вывел меня в резерв. Был неподходящий момент, и он просто убрал меня в патронташ, как убирают неиспользованный патрон по окончании боя. Но сейчас предстоит новая схватка, и меня вспомнили. И опять вставили в обойму. Скоро настанет моя очередь для выстрела. Я не промахнусь, товарищ Сталин. Верьте в меня».

* * *

Неспешно пакуя чемодан в номере швейцарского пансионата, Алексей размышлял: «Времени осталось мало, чертовски мало. Еще четыре месяца, и вся Европа превратится в единый театр военных действий. Господи, почему я не помешал этому?! Зачем ты забросил меня в этот мир? Ведь с моими знаниями я мог многое предотвратить, избежать стольких жертв, помочь построить миллионам прекрасную, богатую, свободную жизнь, но не сделал и сотой части возможного. Да и то, что мне удалось, сейчас под угрозой. Вот уже скоро год, как я, министр иностранных дел Северороссии, кричу, ору, убеждаю, умоляю людей позаботиться о своей безопасности, сплотиться перед лицом надвигающейся войны, которая легко может лишить их свободы, достатка, да и самой жизни, а в ответ слышу лишь какое-то невнятное блеяние. Мои построения строго логичны. Я предлагаю союзы, сулящие исключительно взаимовыгодное сотрудничество, но… Почему они вечно полагаются на авось? «Бог помилует» — так сказал мне министр иностранных дел Литвы Урбшис. Конечно, сложно представить, сидя в своем поместье под Каунасом, наслаждаясь мирной и богатой жизнью, что все это может оборваться в один миг, первым выстрелом на границе, зеленой ракетой на территории грозного соседа. Нет, не в один миг. Мгновенно проявляется лишь прежде скрытое. Все глобальные катаклизмы, войны, революции зреют долго, исподволь. Человек достаточно умный вполне способен предсказать эти события без всякого мистического бреда и впадения в экстаз.

Ха, хорошо это мне говорить, пришедшему из будущего и неплохо знающему, что было, что будет, чем сердце успокоится. Так ли? Во-первых, здесь несколько иная реальность. Мои знания применимы, но не в полной мере. Во-вторых, использовать здесь познания истории из учебников — это все равно, что рассматривать маршрут путешествия из космоса. Самая большая река выглядит безобидным ручейком. А вы, господа хорошие, с рюкзачком по лесу пройдитесь, и посмотрим, как вы будете обычный овраг форсировать. Легко так, сидя на диване с исторической книжечкой, осуждать ошибки деятелей прошлых эпох. А вы в реальной политике поваритесь. Интересно, что вы тогда будете говорить о союзе, предложенном Гитлером, когда Сталин стягивает к вашей границе свои войска. Сложно. Хотя за прошедшие годы я научился анализировать и понимать многое. Думаю, даже без моих познаний угроза была бы для меня очевидной. Почему же ее не видят прибалты? Голицын меня понял. Да что греха таить, без санкции Скрябина он бы на эти переговоры не пошел. Крымчане смогли перебороть в себе древний великодержавный снобизм и предубеждения и пошли на союз. Почему? Потому что с самого момента соглашения о прекращении огня, подписанного Врангелем и Фрунзе в Стамбуле, они знали, что это ненадолго. Вот уже скоро двадцать лет они живут под угрозой войны, которая может начаться в любую минуту. Такое существование чрезвычайно обостряет восприятие, заставляет по-иному смотреть на вещи, не гоняться за иллюзиями. А вот прибалты, получив независимость в подарок от англичан и вывесив свои, национальные флаги на крепостях, возведенных когда-то немецкими рыцарями, решили, что само название — «суверенное государство» — гарантирует некое спокойное существование. Мирная, состоятельная жизнь. Ригу недаром называют прибалтийским Парижем. Бывал, видел, замечательный город. Ах, как не хочется, шагая по тихим улочкам Таллинна, Риги или Каунаса[13], думать о стальных дивизиях соседа, притаившихся на границе. Самообман, правда, в итоге обходится очень дорого.