– А я вам уже говорил, что я сплетник.

Леонид опять повернулся к картине и заговорил медленно и лениво:

– Мне нравятся ваши картины – у вас действующие лица – здания… На меня это произвело такое впечатление, что я теперь не могу отрешиться от этого. Теперь все здания для меня имеют психологию. Я вижу добрых, злых, юмористов, скептиков, а некоторые имеют очень сложный характер.

Когда вы придете к нам, обратите внимание на наш дом – этот отель построен в эпоху Регентства, – странный дом.

Леонид ходил по мастерской, останавливаясь перед этюдами, развешанными по стенам.

– А знаете, что я вам скажу! Ведь вы открыли нечто совершенно новое, с этими вашими одухотворенными зданиями. Комбинация архитектора и художника дала вам это.

– Я теперь не занимаюсь архитектурой.

– Мне кажется, вы сами себя обманываете – вы ее любите страстно, гораздо больше живописи.

Ремин засмеялся.

– Отчего же я не архитектор, а живописец?

– А вот именно потому, что вы ее слишком любите.

– Это парадокс.

Леонид сморщился.

– О, какой ужас! Парадокс! Я никогда не говорю парадоксов. Это страшное безвкусие. Это недостаток мышления, вульгарность, невоспитанность ума… Я способен обидеться и сейчас скажу вам, почему вы не архитектор.

Вы хотите создавать здания, здания живые, говорящие, и вы сталкиваетесь с условиями жизни.

Предположим, у вас возникает в голове проект тихого, грустного дома, которому хочется мечтать над заглохшим прудом – грезить о чем-то туманном в печальный вечерний час… и вдруг вам приходится строить его на веселом холмике, в смеющейся долине… да и не можете вы создать вокруг него вечного «вечернего часа». Не правда ли?

В другой раз вы создали в мечтах проект страстно-чувственного дворца. Вам грезится пышная жизнь эпохи Возрождения – широкие лестницы, по которым шелестят тяжелые, парчовые шлейфы, мраморные статуи на фоне рустиков, раскаленных флорентинским солнцем, и… бац! Стройте ваш дворец в Москве на Плющихе!

Вот и оказывается, что ваша архитектура для вас страстно желаемая женщина – идеальная красавица, которую вам приходится ставить у корыта, и вы не можете этого видеть, вы отказываетесь от ее любви. Боясь опошлить ваши грезы, вы предпочитаете писать ее портреты в идеальной обстановке. Вы слишком влюблены!.. Однако уже половина второго – у меня деловое свидание в кафе Laperouse.

Леонид взял шляпу.

– Значит, до обеда. Ради бога, приходите, а то Додо съест меня. Я ей протелефонирую из кафе, что вы придете.

– Приду непременно, – ответил Ремин, крепко пожимая руку гостя.

* * *

M-lle Парду встала не в духе. Прислуга, которая по утрам приходила исполнять черную работу, заболела. Ей пришлось самой вымыть грязную посуду, оставленную с вечера в лоханке, самой наполнить угольный ящик и подтереть пол в кухне.

Ее ami, пишущий в журналах под псевдонимом Victor Mort, вот уже два дня приходил домой пьяный, а пить он не мог – у него делались судороги и сердцебиение.

Она провозилась с ним всю ночь, прикладывая ему компрессы и давая лекарства.

У нее не было времени ни причесаться, ни одеться, и она ходила в капоте с небрежно заколотыми на макушке волосами.

Длинная, худая, со впалой грудью, без макияжа она была очень непрезентабельна, а выражение досады делало ее еще желтее и старее.

Отворив дверь на сильный звонок, она даже подскочила не месте, увидав Приклонского.

– Que c'est que vous avez fait avec mon Victor? Чего вы сделаль с мой муж? On se soule! Пьян всяки день! Мы не Россия! Oh, que le diable vous emporte!

– M-lle Мари, да не сердитесь, дайте ручку, – заговорил Приклонский, стараясь овладеть ее рукой. – Не сердитесь, дайте сказать два слова. Я приведу к вам одного сибирского миллионера, который жаждет попасть на ваши четверги.

Эти слова слегка смягчили хозяйку, она что-то проворчала и шмыгнула на кухню, оставив Приклонского.

Приклонский направился в небольшую гостиную, уставленную белой под лак мебелью, с традиционными белыми лепными украшениями по стенам, истрепанным ковром и фарфоровыми статуэтками на камине.

Приклонский едва успел пригладить гребеночкой свои кудри – сильно поредевшие на лбу, и поправить пестрый галстук, как в дверь вошел еще посетитель.

Это был высокий, худой юноша с удивительно маленькой головой, с которой на воротник пиджака падали светлые волосы. Его бритое лицо имело очень надменный вид, а тонкие губы кисло кривились.

Увидав его, Приклонский принял небрежную позу и, вздернув голову, закинул ногу на ногу.

Молодой человек сразу обиделся, он принял еще более небрежную позу, облокотившись на камин.

Приклонский достал портсигар и закурил.

Молодой человек открыл крышку пианино и взял несколько аккордов.

– Играете? – небрежно спросил Приклонский.

– Я Маршов! – гордо сказал молодой человек и, не заметив никакого удивления на лице Приклонского, совсем обиделся и небрежно спросил: – С кем именно имею честь?

– Павел Приклонский, – внушительно произнес тот.

Но на молодого человека это имя, в свою очередь, не произвело впечатления, и они оба, посмотрев недружелюбно друг на друга, гордо замолкли.

Из спальни слышался кашель, оханье, жалобный голос m-r Мора и раздраженные окрики его подруги.

Оба посетителя, очевидно, скучали, когда в передней опять раздался звонок и в комнату вошла очень странная фигура.

Это была довольно полная дама, одетая в полумужской костюм.

Волосы ее были коротко острижены, и на голове надета легкая серая шляпа.

Черный жакет, пластрон белоснежной рубашки, плюшевый жилет и черная короткая юбка – все было очень элегантно, из кармана выглядывала темно-лиловая пошетка в тон темно-лиловому галстуку.

Резким движением она бросила на стол свою шляпу и, протягивая руку молодому человеку, заговорила весело.

– Я тебя, Маршов, искала вчера – куда ты переехал? Наверно, на Монпарнас? Удивительная мода! Какое-то повальное бегство с милого Монмартра!

Не дожидаясь ответа от Маршова, она круто повернулась в сторону Приклонского и спросила:

– Кажется, Павел Приклонский? Восходящая звезда? Читала, читала!

Приклонский довольно улыбнулся, он тряхнул кудрями.

– С кем имею удовольствие? – склонил он голову, поспешно поднимаясь с дивана.

– Тамара Крапченко. Не знаменитость, нет, нет! У нас здесь, в русской колонии, все знаменитости. Вы этого не знали? Стоит только попасть в салон Доры Лазовской, и карьера сделана. Вы ее спросите, она вам скажет, что я скульптор, потому что в свободное время леплю из глины. Моя профессия – естественные науки, но это Дора считает моим заблуждением.

Она засмеялась, достала золотой портсигар и закурила.

Легкий белый стулик, на который она села с размаху, затрещал под ее плотной фигурой.

– Дарья Денисовна – тонкий знаток и чуткая женщина! – изрек Маршов, откидывая назад