иметь возможность двигаться вперёд. Мы считаем футуристской абсолютную искренность мысли и выражения. (Напр<имер>: Мафарка-футурист и Король-кутёж2.) Вульгарность и непристойность, самые лёгкие и самые древние, которые некоторые по недоразумению называют футуристскими, мы, наоборот, считаем пассеизмом.

Футуризм – это: усиление и защита итальянского гения (творчество, импровизация) против наваждения культуры (музеи, библиотеки); солидарность новаторов итальянцев против мафии академиков, оппортунистов, плагиаторов, комментаторов, профессоров и хозяев гостиниц; подготовка атмосферы, благосклонной к новаторам; отвага ради бесконечного итальянского прогресса; героическое бескорыстие в том, чтобы дать Италии и миру больше силы, больше мужества, больше света, больше свободы, больше новизны, больше эластичности; походный и боевой порядок + батареи за спиной, чтобы никогда не отступить.

Футуризм хочет грубо вводить жизнь в искусство; он атакует старый идеал эстетов, статический, декоративный, женственный, жеманный, капризный, который ненавидит действие. В последние 30 лет Европа была заражена отвратительным, склоняющимся к социализму интеллектуализмом – антипатриотичным, интернационалистским, который разделяет тело и дух, восхищается глупой гипертрофией мозга, учит прощать обиды, провозглашает вселенский мир и исчезновение войны, ужасы которой сменились бы баталиями идей. Против этого интеллектуализма германского происхождения бросается футуризм, превознося инстинкт, силу, мужество, спорт и войну.

Наконец, живые художники, сошедшие с пренебрежительных вершин эстетизма, захотели сотрудничать, как рабочие и солдаты, с мировым прогрессом. Непрерывный прогресс; дискредитирование мёртвых и стариков, медленных, нерешительных, трусливых, льстивых, хрупких, изнеженных, ностальгических. Ежедневный героизм. Любые опасности и любая борьба. Руки, грязные оттого, что копали траншею, но готовые взяться за ручку, за весло, за руль, дать пощёчину, удар кулаком, сделать выстрел.

Некоторые быстрые, но непрактичные умы упрекают нас в том, что мы не подтолкнули футуризм к его крайним выводам, которые, по их мнению, должны состоять в том, чтобы обособиться, больше не писать текстов и картин, предназначенных интеллигентной публике, и т. д.

Мы отвечаем: 1. Футуризм не является и никогда не будет пророчеством. Ваши крайние выводы не являются предвидимыми для кого бы то ни было. Вы даже можете быть правы. Во всяком случае, мы отрицаем Логику, которая направляет вас в ваших предсказаниях. Мы верим, как и Бергсон, что жизнь выходит за пределы понимания, то есть выходит из берегов, опутывает и душит малюсенькое понимание. Нельзя предчувствовать ближайшее будущее, если не проживать всю жизнь и не сотрудничать с ней. Отсюда – наша неистовая и мучительная любовь к действию. Мы, футуристы, принадлежим завтра, но не послезавтра. Мы предвидим, где нас настигнет конец, но систематически отгоняем от нашего духа эти видения, почти всегда антигигиенические, потому что почти всегда они рождены состоянием уныния. Мы не доверяем им, поскольку они ведут к интеллектуальной анархии, к абсолютному эгоизму, то есть к отрицанию усилия, видоизменяющей энергии. Мы никогда не будем пророками-пессимистами, вестниками великого Ничто. Наш практический и действенный Футуризм готовит Завтра, подчинённое нам.

2. Мы жестоко противостоим критикам, бесполезным и опасным эксплуататорам, но не публике, которую мы хотим поднять до одного из самых высоких пониманий жизни. Мы часто встречали непонимание публики. Это было естественно, учитывая глупую поверхностность идиотизма нескольких профессоров, которые служили ей мозгом. Однако публика всё же поймёт нас; это – вопрос энергии, и мы ею обладаем.

Толпы, которые освистывали нас, невольно восхищались нами – бескорыстными артистами, которые героически борются за то, чтобы усилить, омолодить и ускорить итальянский гений. Большой массив собранных нами новых идей тут и там скатывается в грязь и на камни, подталкиваемый и испачканный руками весёлых мальчишек. Глумясь над странными цветами этой огромной неожиданной игрушки, они испытывают её раскалённое и притягательное содержание. Это не риторика: слово Футуризм само по себе чудесным образом дало много хорошего Италии и миру. Повсюду в парламентах, коммунальных советах и на площадях в каждом вопросе люди разделяются на пассеистов^ футуристов. (Сегодня в Италии пассеисты – это синоним нейтралистов, пацифистов и евнухов, в то время как футуристы- синоним неистовых антинейтралистов.)

Среди новых футуристов, число которых увеличивается, некоторые ещё недостаточно привержены и не слишком смелы. Другие, самые смелые, обгоняют прекрасные возможности завтрашнего дня, чтобы исследовать захватывающие невозможности послезавтрашнего. Мы кричим всем: Вперёд! Вперёд! Действие! Горе тому, кто остановится или отступит, чтобы отрицать, обсуждать или мечтать! Мы атакуем любой идеал будущего, который может пресечь наше усилие сегодняшнего и завтрашнего дня! Прежде всего в Италии, поскольку мы сознаём наши силы, измеренные географическими границами нашей Родины. Футуризм завоёвывает мир через Италию, всегда более футуристскую.

СТУДЕНТЫ ИТАЛИИ!

Динамичный и агрессивный футуризм сегодня полностью осуществляется в великой мировой войне, которую он один предвидел и восславил, прежде чем она вспыхнула. Нынешняя воина – это самая прекрасная футуристская поэма, когда-либо созданная; именно футуризм обозначил вторжение войны в искусство, создав такое явление, как футуристский Вечер (самая эффективная пропаганда мужества). Футуризм был милитаризацией для художников-новаторов. Сегодня мы присутствуем на огромной футуристской выставке динамичных и агрессивных картин, в которой мы хотим как можно скорее принять участие.

Пластический динамизм, плюритональная музыка, искусство шумов и слова на свободе – это естественные художественные выражения этого футуристского времени. Бомбардировки, бронепоезда, траншеи, дуэли артиллерии, атаки, электризованные проволочные ограждения не имеют ничего общего с подражающей классикам традиционной, археологической, сельской, ностальгической и эротической поэзией пассеизма (Бодлер, Малларме, Верлен, Кардуччи, Пасколи, д’Аннунцио). Эта пацифистская поэзия похоронена. Сегодня торжествуют победу Слова на свободе, лирическая оценка Силы, без просодии, без синтаксиса, без пунктуации, без аналитических, декоративных и изящных деталей; лиризм, который захватывает читателя своими синоптическими таблицами лирических значений, своими топографическими схемами авиаторов, битвами типографских символов и пальбой своих звукоподражаний. Поэты-пассеисты хотели бы опорочить слова на свободе, назвав их телеграфным лиризмом. Мы, футуристы, телеграфически воспеваем их смерть по телеграфу, и это избавляет от того, чтобы долго вдыхать их зловоние.

Они жалобно вздыхают по поводу ужасов войны или торжественно поминают павших героев; они с дрожью смотрят на войну, как запертые на ночь дремлющие быки и овцы смотрят на далёкое электрическое дыхание города. Война для них – это элегантный контраст, новый поэтический мотив, повод вспомнить греков и римлян в чудовищном шествии терцин, среди руин их мозга. Эти рупоры пацифизма, нападая на Германию и Австрию, надеются убить Войну как пережиток варварства. Война не может умереть, поскольку это закон жизни. Жизнь = агрессия. Вселенский мир = старческая немощь и агония рас. Война = кровавое и необходимое испытание силы народа.

Что нужно убить и что должно умереть, так это тевтонский пассеизм, плод неумного раболепия, педантичной и профессорской нелепости, культурной и плагиаторской одержимости, деревенской гордости, систематического шпионажа и полицейского слабоумия.

Мы, словосвободные поэты, художники, музыканты,