Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Огненная стена дрогнула и начала отходить. Лонг двинулся было вперёд, но заметил, что навстречу ему, шагая по колено в бегущих, движется невиданный великан в сияющих доспехах. В левой руке великан держал обоюдоострый меч. Одна сторона меча невесомо струилась туманом, на другой отпечатался рисунок булата.
Лонг понял: это смерть. Там нет противника, есть лишь зеркало. Труддум говорил, что возможно кривое зеркало, которое всё увеличивает. Лонг в нерешительности замер. Остановился и великан, но зато всё остальное воинство повернуло на Лонга. Снова он бил, а рука становилась всё тяжелее, и меч медленней. И нельзя было идти ни назад, ни вперёд.
Когда Лонг пришёл в себя, он увидел, что стоит с мечом в руках возле разрубленной туши издыхающего дракона, рядом остались только свои, а от набирающей новые силы армии Владыки их отделяет едва заметная поверхность вернувшегося зеркала. Труддум успел выбрать мгновение и остановить битву.
— Туда! — Лонг мотнул головой в сторону Перевала. — Идите быстро, времени нет. Если вы настоящие — пройдёте.
Не задав ни единого вопроса группа истерзанных людей двинулась к горам. Их оставалось немного, едва ли больше полусотни. Дойдут ли они? В какое время выйдут? И чем встретит их реальный мир, порой не менее жестокий чем ойкумена Всемогущего? И всё же, у них есть шанс.
— Великий разум, как бы я хотел попасть туда!.. — простонал за спиной Труддум.
— Иди, — сказал Лонг.
— Не могу. Я знаю, что ты задумал, и должен помочь тебе. Один ты не справишься, а я… хороший инженер.
Полки Владыки ринулись вперёд и беззвучно разбились о зеркало, оставив груды убившихся. Лонг представил, как вместе с этим первым натиском в мире Констанс начались непоправимые и опасные события: двинулись армии разных времён и народов, раскосые пришельцы обнаружили в ущельях забаррикадированную пещеру Торикса, а в самом далёком будущем, которого достигал Лонг, поднялись в воздух ракеты озверевшего от ненависти и бессилия бывшего генерала Айшинга. Ракеты, которыми может кончиться всё.
— Пора, — сказал Лонг.
Ответа не было. Лонг оглянулся и увидел, что Труддум скорчившись, лежит на земле.
Лонг кинулся в нему, перевернул.
— Что с тобой?
— Так надо, — прошептал мастер. — Просто я вдруг придумал, как можно победить Лонга. Для этого я должен взять нож, помочь тебе снять доспехи, а потом ударить в спину. А когда ты умрёшь, — отключить зеркало. Я это понял, взял нож и пошёл. Так приказал Всемогущий. Но я обманул его и прежде ударил себя. Прости, теперь тебе придётся одному… Я слишком много души отдал вечным двигателям и другим невозможным диковинам. Поэтому я и не смог уйти и, как ни старался, до последней минуты помогал Владыке. А ты иди, я хочу видеть, как это будет. Обо мне не беспокойся, у меня нет горячей крови, и боль мне только кажется.
— У тебя есть горячая душа, — сказал Лонг.
— Иди…
В подземелье замка ничего не изменилось. В сухом душном воздухе мощно гудели турбины, питавшие зеркало. От стального корпуса реактора волной шёл жар.
Лонг остановился. «Один ты не справишься», — вспомнил он слова Труддума. Как быть? Если просто поднять алмазные стержни, то ничего не добьёшься. Реакция станет неуправляемой, температура начнёт стремительно нарастать, и едва она превысит полторы тысячи градусов, циркониевые трубы расплавятся, горючее разлетится по помещению, и цепная реакция прекратится. Генералу Айшингу не приходится задумываться над такими проблемами. В его руках бомбы, специально созданные для убийства. А Лонгу предстоит найти нечто, способное хотя бы несколько секунд противостоять напору разогретого до миллионов градусов вещества. Труддум, конечно, знал, как взорвать реактор, недаром он говорил об этом как о простой инженерной задаче. Но сейчас помощи ждать неоткуда: Труддум лежит, глядя стекленеющими глазами в небо и ждёт, справится ли Лонг.
Лонг поднял голову. Вырубленное в скале подземелье было перекрыто цельной плитой из густо-чёрного лабрадора, на которой как на фундаменте стоял весь остальной замок. Неохватная колонна поддерживала циклопическую плиту. Лонг критически оглядел её. Синие павлиньи блики мерцали в черноте камня. Пожалуй, тысячетонная плита может сработать за пресс. Надо только убрать колонну…
Одной рукой Лонг принялся быстро вертеть штурвал подъёмника. Стержни разом пошли вверх и канули во тьме коридора. В то же мгновение камеру залило ослепительным нечеловеческим светом. Страшный жар, в сравнении с которым ничтожными казались огнемёты Владыки, охватил Лонга. Но всё же он успел, прежде чем испарились последние капли живой крови, ударить мечом по колонне. Потолок резко пошёл вниз, хрустнули, сминаясь, доспехи.
Умирающий Труддум уже ничего не видел, но он почувствовал, как раскололась земля, и обрадовался, поняв, что Лонг успел.
Огненное море выплеснулось из-под земли, поднялся, разрастаясь убийственным грибом, смерч. Пламя, отражённое и стократно усиленное кривыми зеркалами Владыки, ринулось на горы. Но не было уже никого, кто мог бы наблюдать, как рушатся вершины, погребая узкую седловину Перевала, как горы проваливаются сами в себя, а за ними открывается мёртвое пространство пустыни.
Посреди отравленной радиоактивностью пустыни, наполовину уйдя в спёкшийся песок, лежал Лонг. У него больше не было доспехов, не было и крови. Он целиком попал во власть нереального мира, и тот сотворил над ним одну из своих злых шуток: Лонг уцелел, оказавшись в самом сердце взрыва. Он не чувствовал тела, не воспринимал времени, но видел перед собой оплавленные камни мёртвой пустыни. Сколько хватало глаз всюду громоздились камни. Всё-таки здесь был север, эта пустыня мало походила на тающую преисподнюю юга. Каменные россыпи полого уходили вверх к высокому горизонту, но Лонг знал, что это обман. Гор больше не было, сознание этого приносило ему горькое облегчение. Нет Перевала, нет границы, а значит, никогда потусторонний бред не ворвётся в живой мир.
Лонг не знал, долго ли он провёл так, вплавленный в камень, словно мошка в каплю янтаря. Привёл его в себя негромкий голос:
— Здравствуйте, сеньор!
— Ты вернулся, Оле? — сказал Лонг.
И хотя опалённое тело не сумело издать ни звука, но Оле услышал и понял.
— Да, сеньор, вернулся. Здесь стало неуютно. При вашей жизни было намного лучше. Здесь жило много людей. Теперь мне придётся жить одному.
— Значит, не я, а ты был стражем Перевала.
—
