Что бы ни думали те самые франки о собственном моральном праве, их воинская слабость не вызывала сомнений. Первая великая волна воодушевления по поводу участия в Крестовом походе уже ослабла. Переселение с Запада почти прекратилось, многие паломники, согласно древней традиции, приходили без оружия, и даже для тех, кто прибывал готовым поработать мечом, обычно вполне хватало одной летней кампании. Единственную постоянную действующую армию (если ее можно так назвать) составляли члены двух рыцарских орденов – тамплиеры и госпитальеры, но без поддержки со стороны они не могли устоять против таких мусульманских военачальников, как Занги. Отчаянно требовались дополнительные войска. Ничего другого не оставалось: папа римский должен был объявить новый Крестовый поход.

И папа Евгений III, находившийся тогда в ссылке во Франции[15], с готовностью согласился. На этот раз было решено поручить руководство походом светскому предводителю, и когда папа начал рассматривать государей западных стран, то увидел лишь одну подходящую кандидатуру. В идеале такую честь следовало предоставить императору Священной Римской империи Конраду III из рода Гогенштауфенов, но Конрад занимался собственными проблемами в Германии. Король Англии Стефан уже шесть лет не мог прекратить в своей стране гражданскую войну. О короле Рожере Сицилийском по целому ряду причин вообще не могло быть и речи. Так что единственно возможной кандидатурой оказался король Франции Людовик VII.

Людовик был только рад. В Рождество 1145 г. он объявил собравшимся придворным о своем решении «принять крест» и призвал их следовать за ним. Одон Дейльский, которому предстояло стать капелланом при этой экспедиции, рассказывает, что «король настолько горел усердием к вере и презрением к земным удовольствиям и преходящей славе, что сам его облик убеждал больше, чем любая речь». Однако, судя по всему, убедительности облика не хватило. Реакция вассалов оказалась разочаровывающей. У всех имелись собственные заботы дома. Кроме того, дошедшие до них рассказы о жизни в государствах крестоносцев наводили на мысль, что беспутные соотечественники, по всей видимости, сами навлекли на себя беду – пусть сами и спасаются. Священник со здравым умом, аббат Сугерий, бывший попечитель и наставник короля, тоже высказался против этой идеи, но Людовик стоял на своем. Если он сам не способен наполнить сердца вассалов желанием участвовать в Крестовом походе, то должен найти того, кто сумеет справиться с такой задачей. Король написал папе, что принимает его предложение. А затем послал за святым Бернардом Клервоским.

Святому Бернарду к тому времени было за пятьдесят, и он, несомненно, считался главным духовным авторитетом в Европе. Для объективного наблюдателя из наших дней, недосягаемого для того потрясающего личного магнетизма, с помощью которого аббат без усилий подчинял себе всякого, с кем вступал в контакт, он покажется непривлекательной фигурой. Высокий, тощий, с чертами, искаженными постоянной болью из-за пожизненного поста, Бернард испытывал всепожирающий религиозный пыл, не оставлявший места терпимости или сдержанности. Его общественная жизнь началась в 1115 г., когда настоятель монастыря Сито англичанин Стефан Хардинг практически освободил Бернарда от монашеской дисциплины, отправив в Шампань создавать дочерний монастырь в Клерво. С того времени практически без усилий с его стороны влияние Бернарда росло, и последние двадцать пять лет своей жизни он постоянно был в движении – проповедовал, наставлял, убеждал, писал бесчисленные письма и маниакально ввязывался во все дискуссии, по его мнению затрагивающие основные принципы христианства.

Бернарду предложенное дело было по душе. Несмотря на усталость, подорванное здоровье и сильное желание отдохнуть в тиши аббатства, он откликнулся на призыв с тем исключительным жаром, который и сделал его на четверть столетия самым громким голосом христианского мира. Бернард Клервоский охотно согласился развернуть во Франции кампанию за Крестовый поход и обратиться с речью к собранию, которое король назначил в Везле на следующую Пасху. Магия его имени сразу начала работать, и к назначенному дню мужчины и женщины со всех концов Франции потянулись в город. Поскольку людей оказалось слишком много, чтобы они могли уместиться в соборе, на склоне холма спешно соорудили большой деревянный помост[16]. Здесь утром Вербного воскресенья, 31 марта 1146 г., Бернард Клервоский появился перед народом, чтобы произнести одну из самых важных в своей жизни речей. Его тело, пишет Одон, было таким слабым, что казалось, на нем уже лежит печать смерти. Рядом встал король с крестом на груди, который папа прислал ему в качестве символа королевского решения. Они вместе поднялись на помост, и Бернард начал говорить.

Текст последовавшей проповеди до нас не дошел, но в случае Бернарда не сами слова, а именно манера говорить производила сильное впечатление на слушателей. Нам известно только, что его голос звучал над лугом, «как божественный орган», и совсем скоро толпа, вначале молчавшая, воодушевилась и начала просить кресты для себя. Связки нарезанных из грубой ткани крестов уже были приготовлены для раздачи, а когда запас закончился, аббат Бернард снял собственное монашеское одеяние и стал рвать его на полоски, чтобы сделать еще. К нему присоединились другие, и он с помощниками продолжал шить до самой ночи.

Успех в Везле благотворно подействовал на святого Бернарда. Он больше не стремился возвращаться в Клерво. Вместо этого он отправился через Бургундию, Лотарингию и Фландрию в Германию, призывая к Крестовому походу в переполненных церквях везде, где останавливался. Его подход к делу, всегда четкий, порой пугал своей прямолинейностью. К осени Германия тоже пробудилась, даже император Конрад, который вначале твердо отказался принимать какое-либо участие в походе, после рождественского порицания от Бернарда устыдился и решил принять крест.

Папа Евгений встретил последнюю новость с тревогой. Уже не в первый раз аббат из Клерво вышел за пределы полученных инструкций. Ему поручили призвать к крестовому походу во Франции, но никто и слова не говорил по поводу Германии. Немцы и французы всегда не ладили между собой, их неизбежное соперничество за верховенство легко могло погубить все дело. Однако теперь изменить ситуацию уже было невозможно. Клятвы прозвучали, обеты были приняты. Евгений просто не мог порицать потенциальных крестоносцев, пока войска хотя бы не отправятся в путь.

Письмо святого Бернарда немецкому духовенству оказалось более правдивым, чем он, наверное, полагал. Главным образом потому, что обещалось полное отпущение грехов, армии крестоносцев дискредитировали себя сильнее большинства других солдат в Средние века. Выступившее в конце мая 1147 г. из Регенсбурга германское воинство примерно в 20 000 человек, похоже, имело в своем составе больше привычного количества нежелательных людей – от редких религиозных фанатиков до обычного набора безответственных бездельников и скрывающихся от правосудия преступников. Едва вступив на территорию Византии, они начали мародерствовать, насиловать и даже убивать, когда им пожелается. Зачастую и сами командиры показывали дурной пример тем, кто следовал за ними. В Адрианополе (теперь Эдирне) племянник и заместитель командующего молодой герцог Фридрих Швабский (более известен истории по полученному позднее прозвищу Барбаросса) сжег целый монастырь в отместку за нападение местных разбойников и безжалостно убил всех ни в чем не повинных монахов.