Кино оказалось хорошим, я вообще мультфильмы люблю. А вот мысли у меня были грустными. Я, конечно, и раньше понимала, что силы уходят, ощущала, что слабею; давно уже не ходила гулять далеко от дома, время посиделок с подругами сразу определяла: “Только, чур, не больше часа” – да и вообще старалась не назначать самой себе больше одного дела в два дня. Но этот пример оказался уж больно показательным. Здесь не было расплывчатых “Я теперь ложусь чуть раньше, встаю чуть позже, а устаю чуть быстрее”. Жизнь выдала мне совершено четкое сравнение. Скорость ходьбы одного человека и скорость ходьбы другого человека и снова скорость ходьбы одного и медленную скорость другого. Вот и все, вот такой звоночек. И снова я понимаю, что надо об этом не думать. Что же, буду стараться. Не думать, не думать, не думать. Спать!

Через три дня контрольные УЗИ и маммография. В понедельник наш молодой доктор выйдет из короткого семидневного отпуска и будет смотреть наши со Светой анализы и думать. Потом пойдет советоваться с главным и снова думать. Если я все правильно понимаю, то Свете будут однозначно продолжать делать химию, а меня могут уже и на операцию послать. Ведь если я опять же все правильно понимаю, моя опухоль меньше и моложе. Но готова ли я уже к операции? Размышляю об этом почти каждый день после последней химии.

Вроде, с одной стороны, если врачи решат, что пора резаться, то есть смысл верить, что лечение прошло удачно и угрозы метастазирования нет. Ну вырежут, ну проведут после операции еще дополнительные химию или облучение, ну отпустят в яркий мир новой жизни. А если резать рано? Ведь тот симптом, который четыре месяца назад и заставил меня понять, что у меня рак груди, снова вылез наружу. Ну или, если точнее, снова втянулся.

Эффект площадки, втяжение кожи, симптом умбиликации – как хотите, назовите этот дефект, что слегка портит округлость груди, – опять проявился. Он исчез после первой химии, и я радовалась. А после второй все было, как и до лечения. После третьей грудь стала практически идеальна, а в последние несколько дней эффект вновь вернулся. И я каждый раз, когда бываю без бюстгальтера, утром после сна, в течение дня после душа и вечером перед сном, как маньяк, тяну руку вверх и проверяю, на месте ли эта впадинка. На месте.

В детстве так расковыриваешь разбитые коленки. Знаешь, что нельзя трогать подсохшую болячку, уже сто раз тебе говорили: “Не ковыряй, жди, пока подсохнет и сама отвалится”, – а все равно тянешься и отколупываешь и думаешь, что там уже будет чистая кожа, а оттуда снова, как на грех, идет яркая кровь. И ведь реально знаешь, что ковырять нельзя, а все равно ковыряешь. Вот так и я по несколько раз на день проверяю и все жду, что предыдущая проверка была ошибочной и втяжение исчезло. Но оно на месте. Оно, кажется, даже растет, и это меня и пугает и радует одновременно. Странно, да, что меня радует наличие болезни? Но я уже сама с собой поговорила и проанализировала. Если кратко, то радуюсь, что есть яркое проявление заболевания и именно оно сможет убедить врачей, что к операции я пока не готова. И тогда мне тоже, как и Свете, продолжат вливать в вены очередной яд и будем мы снова как два попугая-неразлучника бегать по отделению и вместе ждать предстоящего выздоровления.

Боюсь ли я самой операции? Нет, к наркозу, к процессу взрезания, удаления, зашивания я отношусь совершенно спокойно. Не пугает и восстановительный период. Но живет панический страх, что останется совсем одна, совсем малюсенькая больная клеточка и сумеет она пробраться в кровь и побежать размножаться по всему телу. Вот это и страшит. И хотя я понимаю, что с испугом надо совладать, пока мне это не удается. Но я буду себя еще уговаривать, ведь впереди у меня есть уйма времени, у меня еще три дня до контрольных УЗИ и маммографии…

В Железнодорожной больнице мы со Светой провели почти весь день. Обследовали нам опять все, так что теперь у доктора есть самые разные показания о состоянии моего здоровья, от УЗИ брюшины до кардиограммы, и, конечно, много снимков моей красивой груди в самых разных перспективах. Ну и встреча с главным состоялась. Докладываю по итогам: мечта идиотки сбылась, лечить меня будут еще долго и обстоятельно. Только сегодня это уже почему-то не радует.

Итак, в ближайшее время мне предстоит операция (примерно три часа на операционном столе и около недели в больнице), облучение (двадцать пять процедур в течение двух месяцев – в каждый из рабочих дней недели) и “красная” химия (количество сеансов пока неясно). В какой последовательности будут проводить все эти мероприятия, тоже еще не расписали. Вот в среду, через два дня, получу на руки и привезу доктору из лаборатории свою гистологию, тогда уже они и поговорят со мной более обстоятельно. А Свете уже в ближайшее время хотят начать облучение. В общем, попугаев-неразлучников, кажется, все же разлучат, и лечиться будет уже не так весело.

Очень боюсь “красной” химии. Все, что слышала в отделении от тех, кто ее проходил, и то, что читала об этом в Интернете, пугает своим единодушием. “Красная” – более злая и хуже переносимая. Так что, узнав эту новость, начинаю понимать, что предыдущий этап лечения был цветочками, ягодки еще впереди. Вот они, настоящие тошнота, рвота, мышечные и головные боли, слабость и потеря ориентации – совсем не те, что уже терзали меня в результате четырех сеансов химии “желтой”. Впрочем, как всегда, ищу позитив. Пожалуй, сейчас стоит согласиться с тем, что все это даст мне более полный опыт познания болезни и позволит заполнять свой дневник чуть более информативными записями.

Облучение, насколько я понимаю, неболезненно. Правда, кожа станет противной и пойдет где прыщами, где шелушением, волосы выпадут окончательно, а ногти придут в полную негодность, но это, в конце концов, лишь внешние признаки и все покровы моего тела в дальнейшем подлежат восстановлению.

А вот разговоры про операцию внезапно перешли в другую плоскость. Если раньше и молодой доктор, и наш главный говорили со мной только об органосохраняющей операции, то сегодня прозвучало, что могут грудь и полностью удалить. “Обе?” – переспросила меня сестра, когда я вечером по скайпу рассказывала ей о беседе с врачами. “Одну, конечно”, – успокоила я ее, успокаивая и себя. Вот она, старая истина “все познается в сравнении”: когда я представила, что могли бы удалить обе, а пока лишь намекают, что есть риск удалить одну, то сразу стало и полегче. Пожалуй, надо себе еще массу страшилок придумать, потом их развеять – и вздохнуть с облегчением, что жизнь не так ужасна, как кажется. Ну подумаешь, рак, ну еще на полгода лечение растянется, но лечат то только одну грудь. А даже если и удалят, то вставлю имплантат и буду в два раза лучше Анджелины Джоли. Ведь у Джоли обе груди – искусственные, а у меня одна своя. Факт!

На работу пока продолжаю ходить. Сегодня после всей суеты и беготни смогла добраться до офиса в половине пятого. Осмотрелась на местности, ответила на почту, сверила с дизайнером график и объем работ, поздравила финансового директора с днем рождения и уже в начале шестого снова покинула контору. Надо бежать за полисом. Еще в апреле сдала свои данные в страховую компанию на оформление нового документа, но зайти за ним так все было и недосуг. А ведь если операцию в ближайшее время назначат, то и полис понадобится.