Когда Аркадий сдернул простыню, закрывавшую Ирину, его потрясло то, что они сделали с ней за то время, пока он ходил покупать журнал. Ее искаженное лицо обрамляли спутанные влажные волосы, которые внезапно потемнели, и она стала походить на утопленницу, проведшую в воде не менее суток. Растерзанное и расстегнутое до пояса платье, обнаженная грудь в синяках от попыток сделать массаж сердца. Ее руки были сжаты в плотные кулаки, и она была еще теплой. Он закрыл ей глаза, убрал спутанные волосы со лба и застегнул платье, игнорируя настояния врача «не трогать труп». В ответ он схватил врача за грудки и использовал его как таран, чтобы разбить стекло на двери кабинета. Разлетелись стеклянные шкафчики, с грохотом вывалились инструменты, разбилась банка с медицинским спиртом, насыщая кабинет резким запахом. Когда выбежал весь медперсонал и он получил кабинет в свое полное распоряжение, он аккуратно свернул пальто и подложил его под голову Ирины.

Он никогда не считал себя по-русски меланхоличным. В его семье не было самоубийц — за исключением его матери, но ее всегда отличала непосредственность и эксцентричность. Ну да, был еще его отец, тот был прирожденным убийцей.

…Аркадию никогда не нравилась идея самоубийства, но не по моральным, а по эстетическим соображениям — не хотелось оставлять грязное месиво после себя. К тому же возникал практический вопрос — как? Повеситься было ненадежно, да и не хотелось, чтобы кто-то обнаружил его в таком непривлекательном виде. Если стреляться, то не избежать хвастливо-оглушающего шума выстрела. К тому же существовала еще одна проблема — эксперты по суицидам отталкивались только от примеров, а ему достаточно пришлось сталкиваться с неудачными попытками, чтобы понять, как часто они заканчиваются безобразными увечьями. Самое лучшее — просто исчезнуть. В Гаване он уже как будто наполовину исчез.

Когда-то он был другим, лучше. Он проявлял сострадание к людям. Он всегда придерживался мнения, что самоубийцы эгоистичны, что они пугают других, оставляя им свои безжизненные тела и предоставляя возможность убрать оставленный ими бардак. Он всегда находил в себе силы начать заново, поставить перед собой новые интересные задачи, отречься от неудач. Проблема была в том, что он не хотел, чтобы его воспоминания поблекли. Пока он помнит ее тихое дыхание во сне, тепло ее тела, когда она приникала к нему, до тех пор, пока он достаточно безумен, чтобы надеяться на то, что услышит ее голос в соседней комнате или увидит на улице, пока это так, пора. А если это доставит кому-то проблемы, так что же, прошу прощения.

Он достал из внутреннего кармана пиджака стерильный шприц, который прихватил в прозекторской. Он украл его импульсивно, не имея никакой сознательной цели, будто бы его мозг подсознательно выстраивал план и методы его решения, а он узнал об этом только сейчас. Каждому известно, что на Кубе большие проблемы с поставками медикаментов, а он их ворует. Он разорвал пакет и выложил содержимое на стол — шприц для бальзамирования и иглу. Он ввернул ее в шприц и оттянул поршень, чтобы заполнить шприц воздухом. Ножки стула расшатались, он поерзал, чтобы поймать равновесие. Закатал рукав пальто и рубашки на левой руке и сделал несколько массирующих шлепков на сгибе, чтобы появилась вена. Сердцу понадобится не более минуты, чтобы остановиться после того, как струя воздуха попадет в кровяной ток. Всего лишь минута, а не пять, которые была обречена страдать Ирина. Шприц должен быть заполнен только воздухом, не тоненькой цепочкой воздушных пузырей, а добротным воздушным червячком, ведь прежде, чем сдаться, сердце будет продолжать упорно биться. Он в последний раз прикоснулся щекой к ткани пальто, мягкой как кошачья шкурка, еще помассировал вену и, когда синяя ниточка вены отчетливо проступила, глубоко ввел иглу. Внутри шприца запузырилась кровь.

Сквозь пульсирующие удары сердца он услышал стук в дверь.

— Ренко, — позвал Руфо.

Осталось только нажать на поршень, чтобы выпустить воздух из шприца, но Аркадий не хотел, чтобы кто-нибудь услышал звук его падения. То, от чего он должен умереть, было похоже на кессонную болезнь глубоководных водолазов, конвульсии производили много шума. Подобно ныряльщику, скрывающемуся под поверхностью воды, он выжидал пока посетитель уйдет. Когда стук в дверь стал еще более настойчивым, он крикнул:

— Уходите.

— Откройте дверь, пожалуйста.

— Уходите.

— Впустите меня. Это важно.

Аркадий выдернул иглу, перетянул руку носовым платком, опустил рукав и, сунув шприц в карман пальто, подошел к двери и слегка приоткрыл ее.

— А вы рано…

— Помните, мы говорили о сигарах. — Руфо потихоньку протискивался в комнату — нога, рука, плечо. Он переоделся в спортивный комбинезон и держал в руке коробку из светлого дерева, запечатанную сургучом с претенциозным следом двух скрещенных сабель. — «Монтекристо». Сделано вручную из лучшего в мире табачного листа. Для знатока сигар — это как чаша Грааля.

— Я не курю сигары.

— Тогда продайте. В Майами эта коробка уйдет за тысячу долларов. В Москве, возможно, дороже. Только для вас за сотню.

— Мне это не нужно и у меня нет сотни долларов.

— 50 долларов. Я бы ни за что не отдал их по такой дешевке, но… — Руфо развел руками, как миллионер, у которого не оказалось мелочи.

— Мне просто это не нужно.

— Ну ладно, ладно. — Было видно, что он разочарован, но не хочет показаться навязчивым. — Послушайте, мне кажется, что когда я был здесь с вами, оставил свою зажигалку. Вы ее не видели? — У Аркадия возникло ощущение, будто бы он пытается выпрыгнуть из самолета, а его затаскивают назад. В гостиной зажигалки не было. Не было ее ни в ванной, ни в спальне. Когда он вернулся, увидел, что Руфо просматривает содержимое бумажного пакета с выловленными пожитками Приблуды.

— Там нет вашей зажигалки.

— Я всего лишь хотел убедиться, что все на месте. — Руфо приподнял в руке зажигалку. — Нашел.

— До свидания, Руфо…

— Я вернусь через час. До этого я вас не побеспокою. — Руфо начал отступать к двери.

— Ничего страшного, до свидания.

Аркадий стянул рукав пальто, как только Руфо спустился по лестнице, большим пальцем нащупал вену и щелкнул по ней. Острое желание как можно быстрей довести дело до конца захватило его и он не стал садиться на стул, а остался около открытой двери. Свет на лестничном марше внизу погас. Теперь ему понадобилась зажигалка. Типичный социалистический бардак — перегоревшие лампочки то там, то тут. В проникающем из комнаты свете его рука казалась мраморной. Из соседней квартиры поплыли звуки самбы. Если бы Куба скрылась под водой океана, музыка все равно просочилась бы на поверхность. У него пересохло в горле. Он прислонился к стене, вынул длинный шприц из кармана пальто, неуверенно коснулся вены иглой. Тут же появилось красное пятно и растеклось, неровно опоясав запястье. Он вытер кровь, чтобы не испачкать пальто. Вдруг он услышал на лестнице приближающиеся шаги. С шприцем в руке он скользнул внутрь и закрыл дверь, прислонившись к ней. Не хватало еще устраивать публичный спектакль из своей смерти. Шаги остановились возле его двери.