Вернулся Олаф с бутылкой шнапса. Водрузил ее на стол и задумчиво произнес:

– Уж не знаю, кто тебя ко мне послал, Ганс, бог или черт, но какая, собственно, разница… Ты ведь сам охотишься за сокровищами, я прав?

Ганс не стал отвечать на провокационный вопрос. А Олаф, разлив шнапс по рюмкам, буркнул:

– Значит, так тому и быть! Я ведь уже был около входа в штольню… Ее наглухо завалило, если в одиночку разбирать – на тысячу лет работы.

– Вдвоем дело пойдет быстрее, – откликнулся Ганс.

– Ну, пей, чего же ты! – пододвинул к нему рюмку Олаф.

Однако пить Ганс не спешил, посматривая на своего бывшего товарища. Кто знает, что тот успел подсыпать в шнапс, когда выходил в другую комнату!

Заметив, что Ганс ему не доверяет, Олаф залпом опрокинул свою порцию в рот, крякнул и заявил:

– Верно, Ганс, никому в этой собачьей жизни доверять нельзя! Можно только одному – золоту. Ну и драгоценным камням. А там, в штольне, их навалом. Все равно там больше, чем два человека могут унести, так что предлагаю не враждовать, а вместе работать. Так будет сподручнее.

Взвесив «за» и «против», Ганс пришел к выводу, что Олаф прав. Однако он не спешил делиться имевшейся в его распоряжении информацией.

– Если б я хотел, то мог бы сразу тебя америкашкам сдать, – добавил Олаф несколько обиженно. – Да и сейчас все еще могу. Короче, прекращай ломаться, и давай лучше подумаем, как нам добраться до штольни. Ты ведь каким-то другим путем вышел?

– Вот где собака зарыта! – усмехнулся Ганс. – Ты сообразил, что если я тогда остался в живых, то, стало быть, бежал не через пещеру, куда мы на бронепоезде въехали? Ну, ты прав!

Олаф шумно вздохнул и зашептал, подсовывая Гансу лист бумаги и карандаш:

– Нарисуй мне путь! Ну, давай же, чего сидишь!

Ганс разорвал лист бумаги и отбросил карандаш:

– Ничего рисовать я не буду. Потому что, сдается мне, Олаф, как только я это сделаю, ты мне или глотку перережешь, или на руки америкашкам сдашь. А в пещеру сам наведаешься.

Бывший напарник попытался его успокоить:

– Сам подумай, зачем мне тебя предавать? Я же сказал, что будем вместе работать. Ты ведь видел, сколько там золота и камушков! Мы честно поделим сокровища пополам и станем миллионерами. Ну что, по рукам?

Олаф протянул Гансу черную замызганную ладонь, и тот, недолго думая, ударил по ней своей пятерней. Внезапно Гансу подумалось, что он заключил сделку с нечистым. Но молодой человек тотчас отмел эту смехотворную мысль. Скоро, очень скоро он станет чрезвычайно богатым, покинет не отошедшую от войны Европу и переберется в далекие края, где сможет наслаждаться жизнью в обществе юных красоток на собственной яхте!

Молодые люди разработали план. Вынести из пещеры все сокровища не представлялось возможным ни одному, ни вдвоем, поэтому они приняли решение вынести сначала исключительно драгоценные камни, кто сколько унесет, реализовать их, залечь на дно, а потом, по прошествии нескольких лет, вернуться и попытаться извлечь новую партию.

При этом ни Ганс не доверял Олафу, ни Олаф – Гансу. От прежней дружбы не осталось и следа. Каждый думал лишь о том, что скоро превратится в чрезвычайно богатого человека.

Олаф помог Гансу изменить внешность – оказалось, что его сожительница была некогда гримершей в мюнхенском театре и, несмотря на то что теперь плохо видела, все еще могла виртуозно преобразить человека при помощи самых простых подручных средств. Как и Олаф, Ганс превратился в старика – с косматыми седыми бровями, ввалившимися щеками и ежиком седых волос. Никто бы не узнал в нем прежнего молодого человека, супруга сластолюбивой Хельги.

А затем началась подготовка к проникновению в штольню. Например, Олаф по просьбе Ганса раздобыл два резиновых костюма – переплывать подземное озеро при практически нулевой температуре воды голышом ой как не хотелось.

Наконец все было готово. Безлунной ночью молодые люди оказались на опушке леса, где некогда Ганс повстречался с Хельгой.

– Знаешь, у америкашек есть какой-то дикий праздник, – заговорил Олаф, поеживаясь. – Вроде бы считается, что в ту ночь нечисть выходит на землю из ада.

Ганс, освещая путь фонарем, пробурчал:

– А мы сегодня, наоборот, спускаемся прямиком в ад.

Приятели долго плутали по лесу, пока не наткнулись на большую воронку в земле – снега выпало мало, углубление было заметно. Ганс узнал это место. Да, да, именно здесь он и выбрался тогда на поверхность. Олаф отказался лезть в нору, сославшись на то, что он, в отличие от напарника, не бывал там и не в состоянии ориентироваться.

Гансу не оставалось ничего иного, как спускаться первым самому.

Узкий туннель шел с уклоном вниз, и это было только на руку. Вскоре два приятеля оказались на берегу подземного озера.

Олаф присвистнул и похлопал спутника по плечу:

– Надо же, а ты не врал! А то были у меня кое-какие сомнения относительно твоего рассказа. Думал, заманишь в пещеру и кокнешь.

Он оглушительно расхохотался. Затем стянул с плеч рюкзак и вынул из него резиновый костюм. Ганс последовал его примеру. Но даже и в резиновом костюме в воде было ужасно холодно. Преодолев препятствие, молодые люди долго прыгали на противоположном берегу, обтираясь полотенцами и клацая зубами.

В течение предыдущих дней Ганс старался припомнить, как именно плутал по лабиринту подземных ходов, и даже набросал схему. Однако он так и не признался, что не знает точного пути. Потому что молодой человек намеревался добраться до сокровищ – с Олафом или без него, если напарник испугается и откажется лезть под землю.

Странно, но словно какой-то голос подсказывал Гансу, на каком повороте нужно сворачивать и какой туннель выбрать. Ему казалось, что по мере продвижения в глубь штольни этот голос в его голове звучит все громче и громче. И что он постоянно повторяет одно и то же: «Есть… хочу есть! Есть… хочу есть!»

Ганс отгонял образ, постоянно мелькавший перед глазами: двое адъютантов Гиммлера вносят в помещение, расположенное за стальной дверью, бочонок, заполненный трупиками младенцев. И в памяти всплывали странные, невероятные звуки, которые производило то нечто, поглощавшее эти самые трупики.

Об этом Ганс Олафу не рассказал, отделавшись басней, будто чем-то разозлил могущественного рейхсфюрера, и тот приказал своим паладинам расстрелять строптивого солдата. А он, воспользовавшись сумятицей, возникшей при бомбежке, сбежал.

Голос в голове Ганса уже походил на крик – нечто требовало еды. То самое нечто, которое находилось за стальной дверью! И именно оно вело их сейчас к штольне, потому что… По какой именно причине, Ганс даже и думать не хотел.

Он то и дело оборачивался на Олафа, а потом, не выдержав, спросил:

– Ты тоже это слышишь?