– Мы отклонились от темы, – смутился Коринф. – Сегодня вечером мы собирались обсуждать, что ожидает не только нас, но и весь мир. Мой ай-кью за одну неделю подскочил с прежних 160 до 200. В голову приходят мысли, которые меня прежде никогда не посещали. Старые профессиональные проблемы становятся до смешного простыми. Вот только все остальное перемешалось. Разум отвлекается на всякие фантазии, необузданные и нездоровые. Я, как котенок, всего пугаюсь, шарахаюсь от теней, испытываю беспричинные страхи. Время от времени возникают видения, в которых все выглядит гротескно – как в ночном кошмаре.

– Просто ты пока не привык к своему новому уму, – сказала Сара.

– Я чувствую то же самое, о чем рассказывает Пит, – подтвердила Шейла ломким, испуганным голосом. – Оно того не стоит.

Сара пожала плечами и махнула рукой.

– А мне даже интересно.

– Все дело в структуре личности, она не изменилась, – сказал Мандельбаум. – Сара всегда мыслила трезво. Ты недостаточно серьезно воспринимаешь свой новый ум, либхен. Для тебя абстрактное мышление – игрушка, мало пригодная для работы по дому. – Он выпустил клуб дыма, заставивший его прищуриться, отчего лицо покрылось морщинками. – У меня тоже бывают приступы растерянности, как у тебя, Пит, но я им не поддаюсь. Это чистой воды физиология, у меня нет времени на такую чепурунду. Тем более сейчас. Каждый член профсоюза лезет со своей идеей, как нам следует вести дела. Чувак из профсоюза электриков заявил, что электрики должны объявить забастовку и свергнуть правительство! Намедни один тип даже пальнул в меня из дробовика.

– Что-о?

Все дружно уставились на него.

Мандельбаум пожал плечами.

– Промазал. Я хотел сказать, что некоторые люди бесятся, некоторые подличают, а большинство просто боятся. Такие, как я, кто старается сохранить какое-то подобие порядка, неизбежно наживают себе врагов. Люди нынче стали думать больше, но не обязательно по делу.

– Точно, – согласился Коринф. – Средний человек…

Звук дверного звонка заставил его вздрогнуть.

– Открыто, входите!

Первой вошла Хельга Арнульфсен, на мгновение заслонив массивную тушу Натана Льюиса. Хельга, как всегда, выглядела невозмутимой, изящной и неприступной, однако теперь под глазами у нее залегли темные круги.

– Привет, – безучастно поздоровалась она.

– Не до смеха, да? – участливо спросила Шейла.

Хельга скорчила гримасу.

– Кошмары снятся.

– Мне тоже. – Шейла передернулась.

– А где психолог, которого ты хотел привести, Нат? – спросил Коринф.

– Отказался, – ответил Льюис. – В последнюю минуту ему пришла в голову идея нового теста для проверки умственных способностей. А его супруга занята тем, что гоняет крыс по лабиринту. Не велика потеря, мы и без них обойдемся.

Льюис один из всех собравшихся, казалось, не поддавался тревогам и предчувствиям и был слишком занят движением к новым горизонтам, чтобы оглядываться на личные неудобства. Он прямиком направился к буфетной стойке, взял сэндвич и вонзил в него зубы.

– Ммм… фантастиш. Шейла, почему бы тебе не бросить своего водохлеба и не выйти за меня?

– Променять водохлеба на пивохлеба? – робко откликнулась она.

– Туше! Изменения, похоже, тебя тоже затронули? Нет, правда, тебе со мной было бы лучше, меня можно пить по глоточку как выдержанный скотч.

– Вообще-то, – угрюмо сменил тему Коринф, – мы собрались здесь без конкретной цели. Я просто надеялся, что разговор на общие темы прояснит мозги и, возможно, подбросит какие-нибудь идеи.

Льюис уселся за стол.

– Вижу, правительство в конце концов признало, что происходит нечто необычное, – кивнул он на лежащую рядом газету. – Однако признание не успокоит панику. Люди напуганы, они не знают, чего ждать. По дороге сюда я видел одного типа, который бегал по улице и вопил, что наступил конец света. В Центральном парке идет огромных размеров молебен. Трое алкашей подрались перед баром, а рядом ни одного полицейского. Пожарные сирены тоже слышал – горело где-то в Куинсе.

Хельга зажгла сигарету и прикрыла глаза.

– Джон Россман сейчас в Вашингтоне, – сказала она. – Несколько дней назад приехал в институт, попросил наших головастиков исследовать явление, но выводы пока держать при себе, и улетел в столицу. С его связями он, надеюсь, быстро выяснит всю фабулу.

– Никакой фабулы, скорее всего, нет, – ответил Мандельбаум. – Всего лишь разрозненные проявления, происходящие по всему миру. Все вместе они вызвали переполох – это да, но общая картина пока не ясна.

– Еще не вечер, – задорно воскликнул Льюис, взяв себе еще один сэндвич и чашку кофе. – Предсказываю, что через неделю нормальная жизнь полетит в тартарары.

– Дело в том… – Коринф вскочил со стула и заходил по комнате. – Дело в том, что перемены еще не закончились. Насколько можно верить показаниям наших приборов, изменения будут продолжаться. К сожалению, приборы не точны, на них действуют те же самые силы. Более того – скорость перемен нарастает.

– С поправкой на ошибку я нахожу, что этот процесс развивается по гиперболе, – сказал Льюис. – Это, братья мои, только начало. Если так будет продолжаться, через неделю наш ай-кью подскочит до четырехсот.

Все надолго погрузились в молчание. Коринф стоял, опустив сжатые кулаки. Шейла, беззвучно вскрикнув, подбежала и повисла у него на плече. Мандельбаум, переваривая информацию, хмурился и пускал струйки дыма. Он ласково дотронулся до Сары, та благодарно пожала его руку. Льюис ухмылялся, прожевывая сэндвич. Хельга сидела без движения, чистые плавные изгибы ее лица были напрочь лишены какого-либо выражения. Снизу доносились шумы большого города.

– Что теперь будет? – первой опомнилась Шейла. Она дрожала так сильно, что это все видели. – Что с нами будет?

– Одному Богу известно, – философски изрек Льюис.

– Оно теперь все время будет расти? – спросила Сара.

– Нет, – ответил Льюис. – Так не получится. Рост происходит, потому что повышается скорость действия нейронных цепей и интенсивность сигналов, которые передают эти цепи. Физическая структура клетки выдержит лишь до определенного предела. Если раздражение будет постоянно нарастать, это вызовет помешательство, слабоумие и смерть.

– И где предел? – деловито справился Мандельбаум.

– Трудно сказать. Механизм работы нервной клетки еще недостаточно изучен. Да и принцип ай-кью действует в строго очерченных границах. Рассуждать об ай-кью величиной за четыреста баллов нет никакого смысла. На этом уровне человеческий интеллект, каким мы его знали, станет уже чем-то другим.

Коринф слишком увлекся своей собственной работой и физическими измерениями и не подозревал, как много узнал и сколько теорий выдвинул отдел Льюиса. Потрясающие выводы только начинали представать во всей полноте.