Шмель собирал нектар и пыльцу. Неуклюжий, он просыпал ее всюду и был вечно недоволен, что так мало собрал. Он не замечал, что сам виноват и сваливал все на Цветок.

– А ну тебя! – говорил Цветок, – Кормишь его, кормишь, а он еще и недоволен!

– Плохо работаешь! – гудел Шмель, – Вечно не успеваешь! – и, сорвавшись с тычинок, улетал, мотаясь из стороны в сторону, а Цветок только качал ему вслед головой:

– Какой невежда!

Шмель иногда сталкивался налету с Солнечным Зайчиком и падал в траву.

– Извините, – говорил вежливый Зайчик, – я нечаянно.

– Ходят тут всякие, – гудел Шмель, выкарабкиваясь из травы, – не собирают и другим мешают. Безобразие!

И вдруг свершилось чудо: старый ворчун Шмель влюбился в Пчелку. Да-да, в ту самую Маленькую Пчелку. И как же он раньше не замечал, что она такая лохматенькая, такая красивая и такая тоже трудолюбивая.

Пчелка видела, как расцветает старый бродяга, когда садится с ней рядом на Цветок, и от смущения теряет пыльцу, но она была еще маленькая и глупая и много себе воображала.

– Ах! – говорила она, – Надо ли мне все это? Он такой старый и такой вечно ворчливый.

Но при этом она никогда не забывала посмотреть на себя в лужицу: все ли там у нее хорошо?

– И потом он толстый, безобразный увалень, – добавляла она, поправляя прическу.

А Шмель пел. Он казался себе снова молодым и стройным и так вежливо собирал нектар и пыльцу, что и Цветок и все остальные встречали его улыбками, как старого знакомого.

– А, это вы? – говорил Цветок, – садитесь. пожалуйста.

– Я только на секундочку, – смущенно гудел Шмель, – Я вас не беспокою? А то все летаю, летаю…

– Что вы, что вы! – махал на это своими лепестками Цветок, – передайте привет Пчелке.

– Ах! – разворачивался налету Шмель и еще сильнее смущался, – Она на меня совсем не глядит!

– Она вас полюбит, – уверял его Цветок.

– Вы так думаете? – возвращался к нему Шмель.

– Конечно. Как вас можно не полюбить? Вы такой добрый.

– Вы правы. Мне хочется что-нибудь сделать для нее.

– Подарите ей нектар.

– Ах, боюсь, примет ли? Это дерзко с моей стороны и невоспитанно – навязывать подарки. Она такая гордая.

– Но вы же от чистого сердца.

– Да, это точно! Мне ничего не надо. Я ей так благодарен. Я так счастлив, что на земле есть Пчелка. Я только сейчас по-настоящему живу. Я подарю ей нектар – будь что будет. А вам не кажется, что она очень красивая и добрая?

– Конечно же, кажется. Я за вас очень рад. Не забудьте передать от меня привет.

– Не забуду, дружище! – гудел шмель и вдруг опять сталкивался с Солнечным Зайчиком.

– Эх! Какой я неловкий! – сокрушался Солнечный Зайчик.

– Что вы, что вы! – говорил ему Шмель, – Это я вас совсем не заметил. Иногда летишь себе и мечтаешь.

– Говорят, вы влюблены?

– Что вы, – смущался Шмель, – она такая молодая, а я такой лохматый. Но ведь я добрый, правда?

– Правда, – улыбался Солнечный Зайчик, – Вы очень добрый. Она должна вас полюбить. Нельзя не любить добрых. А когда она вас полюбит, это будет самая большая радость для всех ваших друзей. У вас так много друзей вокруг.

– Это все так! – осторожно гудел Шмель, – Я и не знал, что у меня столько друзей.

Но однажды Шмель повстречался со старой и злой Стрекозой.

– А, это ты, толстый дуралей! – сказала ему злая Стрекоза, – Говорят, ты влюбился в эту мохноногую дурочку?

– Полегче, ты, треснувшее коромысло! – сразу же загудел по-старому Шмель, – Не встречайся мне больше!

– Сам лучше не попадайся, толстяк! И Пчелке своей передай, пусть не попадается!

Шмель загудел от злости так сильно, что не заметил Цветок, ударился о него и шлепнулся в траву.

– Ой! Вы не ушиблись? – забеспокоился вежливый Цветок.

– Вот еще! – выбирался из травы Шмель, – Пускай не дожидается!

– Вы не должны обращать внимания на эту тощую Стрекозу, – убеждал его Цветок. – Она злая потому, что не пьет нектар. Она абсолютно высохла от злости.

– Ваша правда! – карабкался вверх Шмель, – Только толстые могут быть добрыми.

– Она питается мухами, – вторил ему Цветок, – а разве могут быть добрыми те, кто питается мухами?

– Ваша правда! – успокоился Шмель и снова загудел, проверяя крылья, – Мухи, хоть и неприятные, и такие вечно грязные, но нельзя же их за это все время есть, в конце-то концов! А какая у нее уродливая нижняя челюсть? Вы помните, какая у нее отвратительная нижняя челюсть! Просто нужно запрещать летать с такой нижней челюстью!

– Полно о ней, – говорил Цветок, – А как ваши дела?

– Вы знаете, – неуверенно загудел Шмель, – я так и не решился. Я такой толстый и в этом мое несчастье, и потом я такой лохматый, будет ли она со мной разговаривать?

– Непременно будет, – улыбался Цветок, – не может быть иначе.

– Это уж точно! – соглашался Шмель, – Не может она меня не выслушать, в конце-то концов! И потом мне ничего не надо. Она есть на свете, я думаю о ней день и ночь. Я даже худею, по-моему. Это ужасно приятно.

– Прилетайте ко мне вместе, – приглашал его Цветок.

– Обязательно, – оборачивался налету Шмель.

И вот однажды он уселся на Цветок рядом с Пчелкой и совсем уже собирался открыть ей свою любовь и сказать, что ему ничего не надо, вот разве что подарить ей немного нектара и пыльцы, как вдруг Пчелка, дернув своей красивой головой, сказала:

– Вы меня всюду преследуете. Все мои подруги говорят: «Ну, зачем тебе этот толстяк. Посмотри, сколько вокруг красивых трутней. Они, хоть и не такие стройные, как хотелось бы, но зато не такие увальни, не спят налету».

Бедный Шмель. На него было жалко смотреть. У него ослабели лапки и высыпалась вся пыльца, и он пролил весь нектар. Он весь перепачкался, но не замечал этого. Пчелка давно улетела, а он все сидел на Цветке и размышлял:

– Она права. Она тысячу раз права. Кто я и кто она? Эх, зря я полез с этим нектаром! А как хорошо не знать, что ты не любим! Один только луч надежды, и можно жить. Надеяться и мечтать. Нет у меня теперь мечты. А все потому, что я такой безобразный. Кому нужно то, что я добрый!

– Простите меня, – сказал ему молчавший до сих пор Цветок.

– Ну, что вы! – отозвался на это Шмель.

Скоро все улеглось, и Шмель загудел по-прежнему, собирая пыльцу и нектар. Он все время летал нагруженный, а однажды он даже подрался со стремительной Стрекозой и надавал ей как следует. Но, хоть все и потекло по-прежнему, он больше никогда не ворчал на своих друзей. Да и как можно ворчать на своих друзей, если ты пережил свою любовь…