Мы исследовали две искусственные массы и обнаружили, что они проникнуты эмоциональными привязанностями двоякого рода; одна из этих привязанностей направлена на вождя и – по крайней мере, так представляется самой массе – является более определенной и отчетливой, чем вторая – привязанность членов массы друг к другу.

В морфологии масс остается очень много неописанного и неисследованного. Надо исходить из того, что простое скопление людей еще не есть масса, так как это скопление лишено упомянутых привязанностей, но при этом надо признать, что в любом скоплении множества людей очень легко проявляется тенденция к формированию психологической массы. Исследователь должен уделить внимание разнообразным, более или менее постоянным, спонтанно возникающим массам, чтобы изучить и понять условия их образования и распада. Во-первых, нас должны интересовать массы, имеющие вождя, и массы, вождя не имеющие. Не являются ли массы, имеющие вождя, более архаичными, но, тем не менее, более совершенными; не заменяется ли в иных массах вождь некой абстрактной идеей, как, например, в религиозной массе с их невидимым верховным вождем; не является ли, кроме того, заменой вождя общая тенденция или стремление, разделяемые большинством массы? Эти абстракции могут, с другой стороны, в большей или меньшей степени воплотиться в фигуре как бы вторичного вождя, а из соотношения идеи и вождя можно вывести много интересных закономерностей. Вождь или руководящая идея могут быть и, так сказать, негативными; ненависть, направленная против какой-то личности или учреждения, может стать не менее мощной объединяющей силой, чем позитивные привязанности. Между тем можно задать и еще один вопрос: нужен ли скоплению людей вождь для того, чтобы оно превратилось в массу?

Однако все эти вопросы, отчасти рассмотренные в литературе, посвященной психологии масс, не могут отвлечь нас от основных психологических проблем, связанных со структурой массы. Прежде всего, мы обратимся к рассуждению, которое кратчайшим путем приведет нас к доказательству того факта, что массу прежде всего характеризуют либидинозные привязанности. Сначала одно предварительное замечание: чем, вообще, характеризуется аффективное отношение людей друг к другу? Согласно знаменитому сравнению Шопенгауэра относительно замерзающих дикобразов, человек плохо переносит слишком близкое соседство других людей.

«Холодной зимой общество дикобразов теснится близко друг к другу, чтобы защитить себя от замерзания взаимной теплотой. Однако вскоре они чувствуют взаимные уколы, заставляющие их отдалиться друг от друга. Когда же потребность в теплоте опять приближает их друг к другу, тогда повторяется та же беда, так что они мечутся между двумя этими невзгодами, пока не найдут умеренного расстояния, которое они смогут перенести наилучшим образом». (Parerga und Paralipomena, II. Teil, XXXI., Gleichnisse und Parabeln.)

По данным психоанализа, каждое длительное, интимное, чувственно окрашенное отношение между двумя людьми – брак, дружба, детско-родительские отношения – оставляет осадок отторгающих враждебных чувств, которые уничтожаются путем вытеснения. Эти враждебные чувства проявляются более отчетливо, когда партнеры постоянно ссорятся между собой или если подчиненные все время высказывают недовольство своими руководителями. То же самое происходит, когда люди объединяются и в более многочисленные группы. Всякий раз, когда две семьи роднятся в браке, каждая из них считает себя лучше и благороднее другой. Два соседних города изо всех сил конкурируют между собой; каждый кантон пренебрежительно смотрит на другие кантоны. Близкородственные племена недолюбливают друг друга: южный немец терпеть не может пруссака, англичанин злословит в отношении шотландца, испанец презирает португальца. То, что между неродственными группами существует сильная неприязнь – галла против германца, арийца против семита, белого против цветного – уже давно никого не удивляет.

Если враждебность направлена против любимого в других отношениях лица, то мы обозначаем ее как амбивалентность чувства, и весьма рационально объясняем такой случай многочисленными поводами к конфликтам интересов, каковые неизбежно возникают при длительных близких отношениях. В неприкрытых проявлениях враждебности и неприязни, направленных против окружающих чужих людей, мы можем распознать выражение себялюбия, нарциссизма человека, который стремится к самоутверждению и ведет себя так, будто само существование отклонения от его индивидуального развития требует от него критики и изменения. Почему так велика чувствительность к таким мелким различиям, мы не знаем; однако нет сомнения в том, что все поведение человека пронизано готовностью к ненависти и агрессии, происхождение которой неизвестно. Видимо, эти черты носят стихийный, изначальный характер.

В опубликованной недавно книге (1920) «По ту сторону принципа удовольствия» я попытался связать полярность любви и ненависти с принятым противопоставлением стремления к жизни стремлению к смерти, и рассмотреть сексуальное влечение, как чистейший заместитель первого – влечения к жизни.

Однако вся эта нетерпимость исчезает – на короткое или длительное время – при возникновении массы и в самой массе. Пока она существует, в пределах ее влияния, индивиды ведут себя так, словно они все одинаковы, терпят оригинальность других людей, приравнивают себя к ним и не испытывают по отношению к ним никакой неприязни. Такое ограничение нарциссизма, согласно нашим теоретическим воззрениям, можно объяснить только одним – либидинозной привязанностью к другим личностям. Себялюбие заканчивается там, где начинается любовь к другим, любовь к внешним объектам. В этой связи тотчас возникает вопрос: не приводит ли общность интересов, сама по себе, без либидинозного отношения, к терпимости и уважению по отношению к другим людям? На это возражение можно ответить, что в этой ситуации не происходит стойкого подавления нарциссизма, так как терпимость существует не дольше, чем обоюдная выгода от сотрудничества. Практически же этот спорный вопрос не имеет большого значения, так как из опыта известно, что при тесном сотрудничестве между коллегами и товарищами возникают именно либидинозные отношения, которые укрепляют их связь лучше любой выгоды. В социальных отношениях людей происходит то же, что было обнаружено психоаналитическими исследованиями в развитии индивидуального либидо. Либидо опирается на удовлетворение основополагающих жизненных потребностей и выбирает важных в этом отношении лиц в качестве первых своих объектов. Как у отдельных индивидов, так и в развитии всего человечества только любовь является тем культурным фактором, который превращает эгоизм в альтруизм. Половая любовь к женщине со всеми вытекающими из нее принуждениями, тем не менее, щадит то, что ей дорого, так же, как лишенная половой окраски, сублимированная гомосексуальная любовь к другому мужчине возникает из тесного рабочего общения.

Таким образом, если в массе происходит ограничение нарциссической любви к себе, каковое вне массы не существует, то это есть неопровержимое доказательство того, что в массе мы имеем дело с возникновением либидинозной привязанности людей друг к другу.

Но при этом возникает интересный для нас вопрос: какого рода эта привязанность? В психоаналитическом учении о неврозах мы до сих пор почти исключительно рассматривали возникавшие при образовании привязанности любовные влечения, преследующие сексуальную цель. Очевидно, что в приложении к массе речь не может идти ни о каких сексуальных целях. В массе мы имеем дело с любовными влечениями, которые действуют с не меньшей энергией, несмотря на то, что отклонились от своей изначальной, исконной, цели. Однако уже в рамках обычного сексуального овладения объектом мы отметили некоторые феномены, соответствующие отклонению влечения от своей исходной сексуальности. Мы приписываем эти отклонения некоторой степени влюбленности и отмечаем, что они причиняют некоторый ущерб собственному «я». Мы уделим этим проявлениям влюбленности особое внимание, так как можем с полным правом ожидать, что обнаружим в них какие-то закономерности, которые можно будет перенести в объяснения возникновения либидинозных привязанностей в массе. Помимо этого мы хотим знать, является ли такой тип овладения объектом единственным видом чувственной привязанности к другому лицу, или нам придется принять во внимание и другие подобные механизмы. Из психоанализа мы достоверно знаем, что существуют и другие механизмы возникновения чувственной привязанности, так называемые идентификации, но они довольно плохо изучены, излагать их суть трудно, а их исследование на некоторое время отвлечет нас от темы психологии масс.