– Сударыня!

Он бросился к ней. (Что делать? Как быть? О чем говорить? Услышит ли она его вообще?) Ее нижняя губа мелко задрожала.

– Мадам, мы из полиции, мы постараемся вам помочь… Жерар, скорее! Зови сюда врача, полицейских… Живо!

Что-то заклекотало у женщины в горле.

– Он… – прошептала она, приподняв голову и из последних сил указывая на зловещую надпись.

– Он убил вас?

– Да, – почти беззвучно ответила она.

Рука упала на ковер, взгляд застыл. Антуан взвыл от ярости, от бессилия, от отчаяния. Он трогал запястья жертвы, пытаясь нащупать пульс, но все было бесполезно. Жена доктора Ривоаля покинула этот мир.

– Клянусь честью, я убью этого мерзавца! – вне себя выкрикнул инспектор посреди града ругательств.

Тут он услышал, как всхлипывает Жерар, без сил опустившийся на первый попавшийся стул.

– О господи! – протяжно простонал новоиспеченный комиссар, раскачиваясь всем телом. – Господи…

Антуан так изумился, что даже его ярость куда-то отступила.

– Какого черта? Жерар! Слезами ей уже не помочь… Она умерла, ясно тебе?

«Все из-за того, что ты, болван, послал для проформы телеграмму, но больше не предпринял никаких действий…»

Но этого он вслух говорить не стал – хоть и подумал. Ни к чему сейчас добивать старого приятеля, когда тот и так совершенно раздавлен.

– Как это все ужасно… – проскулил Жерар, вынимая платок. – Понимаешь, я ведь не хотел ничего такого… Я хотел быть рантье… Уважаемым человеком… Чтобы жена была симпатичная и хорошо одета… дети здоровые… и сад… Я бы выращивал розы…

Он явно нес какую-то чепуху, но Антуан не мешал ему выговориться. Инспектор терпеливо ждал.

– Как же она выжила? – спросил комиссар, утирая лицо платком и с недоумением косясь на мертвую женщину. – Ведь ее же кромсали, как… как… – Его передернуло, он не договорил.

– На ней был корсет, – напомнил Антуан. – Несколько ударов пришлись в него. Если бы не удары в живот и печень, которые ничем не защищены, она, может быть, даже сумела бы убежать…

Жерар поднялся с места, пряча платок. Его зашатало, но он с усилием овладел собой и распрямился.

– Я пойду… А может, лучше ты? Что-то мне того… не очень…

– Я здесь лицо неофициальное, – напомнил Антуан. – Лучше, если ты вызовешь полицию. И потом, на свежем воздухе тебе станет лучше…

– Да, да, – пробормотал Жерар и побрел к двери. Плечи его ссутулились, словно он разом постарел на много лет.

Оставшись один, Антуан осмотрел другие комнаты. Он не исключал того, что где-нибудь отыщутся и трупы прислуги, но никого больше не обнаружил. Зато в спальне доктора нашлись распечатанная телеграмма, посланная Жераром, и короткая записка с орфографической ошибкой, уведомлявшая о том, что горничная, лакей и кухарка решили уйти «в связи с новыми обстоятельсвами» и покорно просят дать им расчет.

«Ясно, что это за обстоятельсва, – подумал инспектор. – Прислуга узнала о том, что Варен бежал, и перепугалась до смерти. Как оказалось, не зря…»

Он услышал стук во входную дверь и, невольно насторожившись, спустился вниз. На крыльце стояла надменного вида немолодая дама в шляпке с задорно торчащим пером.

– Чем могу служить, сударыня? – спросил Антуан.

– Я мать вашей хозяйки, госпожи Ривоаль, – сухо промолвила дама. – Будьте любезны, доложите дочери о моем приезде.

– Боюсь, это невозможно, – сказал Антуан. Он был злопамятен и обидчив, но заранее прощал гостье и ее надменный тон, и высокомерный взгляд, которым она смерила его с головы до ног, прощал, отлично зная, что через несколько минут ничего от них не останется, все поглотит страшное горе, которое могут испытывать только родители, теряющие своих детей. – Кроме того, я не слуга, а полицейский.

Но тут, избавив его от дальнейших объяснений, появились Жерар Кервелла и местные служители закона, и Антуан уступил комиссару, как старшему по званию, право объяснить теще доктора печальное положение вещей.

В кресле с полосатой обивкой сидит и захлебывается слезами старая женщина. Ее шляпка с нелепо торчащим пером валяется на столе, но даже перо, кажется, поникло от горя.

В соседней комнате врач, вызванный из города, осматривает трупы. Там же и подчиненные господина Деррьена, представителя местной полиции. Поль Деррьен молод и, кажется, неглуп, но случившееся все же выбило его из колеи. По каждому поводу он приходит советоваться с Жераром и особенно – с Антуаном, словно молчаливо признавая за приезжим из Парижа больше права решать, что именно следует делать в настоящее время.

– Перекрыть все дороги… Досматривать путешествующих… вокзалы, порты… – перечисляет Антуан. – Подключить к поискам армию… Задержать всех бродяг, всех странствующих нищих – это и в их интересах тоже, так как Варен легко может убить кого-нибудь из бродяг, чтобы переодеться в их лохмотья… Оповестить пастухов, которые пасут стада в отдаленных местах, – это тоже легкие жертвы для убийцы, особенно сейчас, когда он ни перед чем не остановится… Расклеить на каждом углу не только словесное описание преступника, но и его портрет…

Мсье Деррьен благоговейно кивает, но в уме, конечно же, делит все на десять. Подключить военных не получится – слишком много бюрократических процедур надо для этого пройти. Впрочем, в частном порядке можно попытаться договориться о помощи местного гарнизона. Насчет бродяг – здравое соображение, но если всех задерживать, попросту может не хватить места в каталажках. Портреты на каждом столбе – вроде бы правильно, но на практике неосуществимо. Печать объявлений стоит денег, и вполне достаточно расклеить несколько штук в местах скоплений людей. Слухи-то все равно уже разошлись по всему Финистеру… А уж о том, чтобы поставить в известность каждого пастуха, и речи быть не может. У полиции и так хватает хлопот.

– Также следует объявить награду тому, кто поймает Варена живым…

Опять парижские мечты. На какие шиши объявлять награду, спрашивается? Хотя инспектор Молине мыслит в целом правильно, и мсье Деррьен на всякий случай заносит его предложение в свою серую книжечку, в которой он также записывает, когда надо отвечать на письма, и свои собственные мелкие расходы.

– Живым или мертвым, – подает голос мрачный Жерар.

Он сидит на диване и обмахивается шляпой, не глядя на плачущую тещу убитого. Антуан и Деррьен стоят у окна.

– Только живым, – твердо говорит Антуан. – Не забывайте, что у страха глаза велики. Нельзя, чтобы по ошибке пострадал какой-нибудь посторонний человек, которого могут принять за Варена…

Мсье Деррьен одобрительно кивает. Парижанин прав: целесообразность превыше всего.

– И подумать только, что если бы не я… – рыдает теща Ривоаля. – Они были бы уже в Кемпере… Ничего бы с ними не случилось…