Может быть, и следовало перенести ужин в столовую. Окна ее выходили на противоположную сторону, и оттуда открывался великолепный вид на цветники и луга, спускающиеся к реке. А дальше, за рекой, в туманной дымке таяли лесистые холмы… Они были очень красивы, особенно осенью, когда начинали пламенеть багрянцем и живым золотом. Впрочем, это вообще была очень красивая местность. Фиона любила ее так, что иногда плакать хотелось от этой любви, вкусной и вязкой, как кленовый сироп.

— По дороге сюда я не очень много успел разглядеть, но, мне кажется, здесь у вас вполне неплохой участок земли, — заметил Колин, словно услыхав мысли Фионы.

— Это верно. Он принадлежит нашей семье с восемнадцатого века. Предки моего отца приехали в Америку из Шотландии, как и предки многих здешних жителей. Наверное, в окружении местных холмов они чувствовали себя как дома. — Она помолчала и прибавила: — Мне кажется, что я слышу в вашей речи шотландский акцент… Впрочем, это и неудивительно. Вы ведь работаете в «Веллнесс», да и Макбрайт — говорит само за себя. И вы так внушительно рассуждали о фамильном мече. Вы живете в Шотландии?

— И да, и нет. — Колин провел рукой по волосам, пытаясь, видимо, пригладить их, но не преуспел — после сна волосы топорщились, как хотели. — Я работаю в «Веллнесс» без малого пятнадцать лет. Мне нравится эта компания и работа сама по себе. Но больше всего я люблю путешествия по всему земному шару. В Эдинбурге у меня есть маленькая квартирка, но я родился в Штатах, сохранил американское гражданство и купил коттедж на Восточном побережье. В обеих квартирах я только храню вещи, не более того. Живу я в основном там, куда посылает меня компания.

— То есть не существует такого места, которое вы бы смогли назвать своим домом? — удивилась Фиона. Ей казалось, что у Колина должно быть хотя бы одно место, которое легко можно было бы назвать его домом. Нечто исключительное. Почему ей вдруг это пришло в голову, она не знала.

— Нет. Мне кажется, я просто родился без корней, которые привязывали бы меня к какому-то определенному месту. — Он помолчал. — А вот у вас все, кажется, совсем наоборот, не так ли?

— Да, вы правы. — Фиона подумала, что наверняка в его жизни была не одна женщина, искренне верившая в то, что именно она — та единственная, которой суждено изменить Колина. Привязать его к дому, накормить вкусной едой, предложить ему большее, чем просто секс, — и обнаружить, что этот с виду спокойный, тихий и домашний человек по сути своей — перекати-поле.

Какая ирония! Впечатление обманчиво. А вот сама Фиона всегда мечтала завести свой дом, пустить где-то корни. Все, к чему она стремилась в этой жизни, был мужчина, которого она смогла бы полюбить, и дом, полный детей. Осознание того, что они с Колином так сильно расходятся во взглядах на жизнь, придало ей уверенности. Теперь можно было не опасаться, что между ними завяжутся какие-то отношения. Впрочем, и раньше шансов было мало, слава богу.

— А скажите, вам никогда не хотелось иметь детей? — поинтересовалась она.

— У меня они есть. Две дочери, Джулия и Сэнд. Моя бывшая жена живет в Нью-Йорке. Я вижусь с дочерьми несколько раз в год. Иногда я приезжаю к ним, а иногда они навещают меня за границей. Они не имеют ничего против, когда папа дарит им билеты в Париж или Буэнос-Айрес.

Вот это уже было неожиданностью. Колин говорил о детях так спокойно… У него есть две дочери, которые живут не с ним. Он дарит им билеты в Париж и считает себя добрым отцом. И всего-то. Как он может вот так просто относиться к детям? Некоторые совершенно не в состоянии оценить ниспосланных им чудес.

Так, только разреветься опять и не хватало, тогда с образом безмозглой блондинки она явно переборщит. Фиона проглотила комок в горле и подчеркнуто равнодушно спросила:

— Неужели вам не обидно, что вы не видите, как растут ваши дети?

— Да, пожалуй, я многое упускаю в их воспитании, — кивнул Колин, однако в голосе его не слышалось особого огорчения. А может быть, он просто слишком хорошо умеет притворяться. Хотя вряд ли. Скорее всего, Колин Макбрайт и есть такой на самом деле. — Но я просто-напросто не смог вести размеренную жизнь в браке. Ничего из этой затеи не вышло. Иногда мне казалось, будто я начинаю сходить с ума. В конце концов, жена просто выставила меня за дверь, обозвав при этом безответственным подонком. Но это неправда. Я вовсе не такой.

— Действительно? — ехидно осведомилась она.

— Действительно. — Колин развел руками. — Я ни одного дня не отлынивал от работы и всегда содержал семью. Что меня подкосило, так это бесконечная рутина. Не каждый сможет постоянно слушать одну и ту же музыку, ведь так?

Конечно, все это Фиона прекрасно могла понять, однако она была уверена, что за этим скрывается какая-то история. Колин был бродягой по натуре и не мог подолгу сидеть на одном месте. Вполне возможно, он был таким всегда, но не исключено, что он стал таким в результате определенного стечения обстоятельств. Не зная этих обстоятельств, она не может о нем судить, а тем более осуждать.

Фиона встала и принялась убирать со стола. Его жизнь ее попросту не касалась, и вряд ли когда-нибудь коснется. Он вправе принимать любые решения, кажущиеся ему правильными, даже если ей они кажутся ужасно несправедливыми. Но судить она не станет, ни за что. Да она его полдня знает!

— Сейчас я поставлю посуду в раковину, и мы сможем поговорить обо всем на свежем воздухе, — предложила Фиона.

— Нет. — Колин тоже поднялся с места. — Давайте лучше я уберу посуду, а вы посидите снаружи. Дайте покой своей ноге.

Фиона пожала плечами, но сопротивляться не стала. Предложение было очень кстати: этот день ее вымотал. Она, хромая, вышла на веранду. Нога болела уже меньше.

Через некоторое время Колин крикнул ей из кухни:

— Ничего, если ваших мелких собачек, похожих на крыс-переростков, я тоже посажу в посудомоечную машину?

— Только попробуйте! — отозвалась она. — Если вам настолько надоело жить…

Он хозяйничал у нее на кухне, насвистывая что-то себе под нос и время от времени прикрикивая на надоедливых такс, которые, конечно же, не удовлетворились ролью сторонних наблюдателей и участвовали в процессе, как могли. Закончив с посудой, Колин показался в дверях веранды. В одной руке он нес кувшин, в котором позвякивали кубики льда. Делал это он исключительно по-хозяйски, но ненавязчиво. И как это у него только получалось?

Фиона сидела на старых качелях, положив больную ногу прямо на подлокотник. Колин уселся в кресло-качалку, стоявшее рядом, и наполнил два стакана:

— Чай со льдом. На этот раз без алкоголя.

— Спасибо.

Настало время поговорить обо всем серьезно. Но Фиона не торопилась начинать разговор — спешить им обоим некуда. Так хорошо сидеть вечером на веранде, потягивая холодный чай, и просто отдыхать. Любоваться закатом. Фиона, прищурившись, вглядывалась в низкие облака у горизонта. Возможно, будет дождь… а возможно, и нет.