— Лондонский выговор — заслуга моей матушки. Правильная, грамотная английская речь — для нее все. И она готова насаждать ее всеми мыслимыми и немыслимыми способами.

— Вполне объяснимое стремление, особенно если вспомнить, как говорят нынешние дети. Просто оторопь берет, когда слышишь из невинных уст какую-то дикую смесь из языка бездомных бродяг и выражений комиксов. — Рут улыбнулась, вспомнив мытарства Риты со своим пятилетним сыном.

— У меня нет детей, — произнес Генри ровным голосом. — Но мои друзья говорят то же самое… Я не женат, — добавил он, чтобы исчерпать семейную тему.

Сердце Рут дрогнуло, но она сердито одернула себя: и что это меняет?!

— Вы собираетесь вернуться к работе на телевидении? — спросил Генри.

— На крупных планах огромный шрам на ноге выглядит не эстетично. Да и хромота не вдохновляет. — Она проговорила это жестко, но без озлобления и жалости к себе.

Рут не расслышала, что пробормотал Генри себе под нос, но по краткости произнесенного и по мрачному выражению лица она поняла, что это ругательство. Она удивленно посмотрела в его горящие возмущением глаза.

— Вам так и сказали? — хрипловато спросил Генри.

— Нет, но заключалась суть именно в этом… Телезрители не любят, когда им напоминают о жестокости этой жизни, о том, что в мире существуют хищники, которые могут нападать на людей. Вы знаете, сколько жалоб обрушивается на телевидение после показа фильмов, в которых насекомые пожирают друг друга? Может быть, оттого, что мы по большей части живем в благоустроенных городах и природа представляется нам исполненной гармонии, красоты, глубокого смысла.

Взгляд Генри стал более мягким.

— А вы так не считаете? — спросил он и откинулся на спинку кресла.

Рут пожала плечами.

— В природе много прекрасного, но в ней нет места для сантиментов. Животные убивают друг друга, чтобы выжить. Ошибочно полагать, что они лишь физиологически отличаются от людей, и оценивать их психологию и поведение по человеческим критериям.

— Но ведь мы тоже отчасти животные.

Генри впился в Рут взглядом, и ей стало не по себе. Но, будучи неробкого десятка, она быстро взяла себя в руки.

— Конечно. Но мы отдаем отчет в своих поступках и действуем в соответствии с рассудком и традициями. А животные живут инстинктами.

— Значит, если животные изгоняют из стаи больную особь, — это нормально, это нельзя считать проявлением жестокости. А сделай подобное люди, — это будет достойно осуждения?

Рут не сразу поняла, о чем говорит Генри, но когда до нее дошло, она бросила на него возмущенный взгляд.

— Если вы имеете в виду меня, то мой шрам мог бы погубить сериал, его бы просто перестали смотреть. К тому же, когда я оказалась в больнице, съемки нужно было продолжать, и режиссеру пришлось пригласить вместо меня другую «актрису». Я его отлично понимаю и не имею никаких претензий к нему.

— Боюсь повториться, но смирения и выдержки у вас действительно хоть отбавляй. — Генри улыбнулся, но голос его звучал невесело, да и улыбка получилась натянутой.

О да, Рут умела быть терпеливой. И потеря работы — отнюдь не единственная и не самая крупная проблема, которая требовала от нее мужества и стойкости.

— Хромота останется навсегда? — Генри указал на ее ногу; сегодня Рут была в брюках.

До сих пор она сталкивалась с двумя видами реакции на свой шрам. Одни люди бесцеремонно пялились на него и отпускали нелестные замечания. Другие вежливо отводили взгляд. Все это раздражало девушку — ее словно считали неполноценной. Генри, надо отдать ему должное, смотрел на ее ногу без слезливой жалости и без отвращения.

— Навсегда. — Рут постаралась произнести это как можно тверже.

— Похоже, вас это не очень угнетает.

— Я стараюсь не бередить себе душу в тех случаях, когда от меня ничего не зависит, — холодно произнесла она. — Не всегда получается, правда, но жалеть себя — это только пустая трата времени.

— Жалость — вообще непродуктивное чувство.

Рут молча кивнула. В душе воцарился относительный покой. Монотонное пение цикад дополнялось мягким шелестом тростника, криками чайки, зачем-то залетевшей сюда, за несколько километров от побережья, приглушенным шумом моторных лодок, доносившимся со стороны дальнего озера.

Поняв, что Рут не намерена продолжать разговор о своей ноге, Генри Ормонд спросил:

— Может, вы меня просветите: почему в этой долине есть дюнные озера, а в других нет?

— Потому что ее котловина выложена плотными кристаллическими породами. Дождевая вода собирается здесь и образует озера. А песок белый потому, что состоит в этих местах из кремнезема.

— Геологией вы тоже в университете занимались? — поинтересовался Генри.

— Нет, изучала самостоятельно. — Рут поднялась с кушетки, расправила брюки. — Ну что ж, мне пора домой. Благодарю за угощение. Надеюсь, ваш джип скоро будет на ходу.

— Не сомневаюсь. Главное, что ни Питер, ни кто-либо другой не пострадал. — Генри тоже встал и теперь возвышался над Рут.

Как хорошо, что он даже не пытается задержать меня, убеждала себя девушка. Несмотря на высокомерный вид, Генри оказался замечательным собеседником, и Рут поведала ему о себе гораздо больше, чем хотела… при этом ни на шаг не продвинувшись к разгадке его личности.

Когда они шли к выходу, боль снова пронзила ногу Рут. Стоило ей захромать, как Генри немедленно подхватил ее под локоть. Рут затрепетала.

Интересно, а что сейчас испытывает Генри? Девушка искоса взглянула на его поджатые, напряженные губы и почувствовала, как кровь прихлынула к ее лицу.

Генри тут же догадался, что с ней все в порядке, и, отпустив ее локоть, быстро спросил:

— Вам уже лучше?

— Да, спасибо, — ответила Рут и улыбнулась.

— Хотите немного посидеть?

— Нет, — произнесла она. И поспешно добавила: — И не хочу, чтобы вы несли меня на руках.

Он хмуро взглянул на ее ногу.

— И она всегда будет так подворачиваться?

— Нет, врачи говорят, что со временем станет лучше. Просто мышцы должны окрепнуть.

Хирург рекомендовал Рут побольше ходить, чтобы укрепить мышцы, но ей делалось не по себе при одной мысли о том, что каждый встречный будет провожать ее либо сочувственным, либо брезгливым взглядом. Ну и пусть! С сегодняшнего вечера она начнет тренировать ногу, не обращая внимания на окружающих.

Приняв это решение, Рут повеселела, выпрямила спину и расправила плечи. Попрощавшись с Генри, она поехала к себе, стараясь побороть вновь подступающее отчаяние.

Дома Рут прежде всего распахнула настежь все окна, потом вышла на веранду и упала в старенькое плетеное кресло с намерением почитать журнал.