На следующий день мама пришла в школу, обмотав голову этим самым платком. Она поговорила с учительницей, и та подошла к тебе и протянула бланк заявления о приеме в школу. Заполнив его, ты выглянула из класса и заметила маму, которая дожидалась тебя в коридоре. Ваши взгляды встретились, она сняла с головы платок и с радостной улыбкой помахала тебе.

К тому времени, когда пришло время заплатить за обучение, золотое кольцо, которое мама носила на среднем пальце, ее единственное украшение, бесследно исчезло. От ее любимого кольца осталась лишь светлая полоска, отпечатавшаяся на пальце за долгие годы.

Головные боли постоянно мучили маму.

В тот свой приезд в отчий дом ты проснулась посреди ночи от жажды и в темноте увидела неясно вырисовывающиеся очертания своих книг. Собираясь на год уехать с Ю Бином в Японию, где он надумал провести свой академический отпуск, большую часть книг, тех, что сопровождали тебя долгие годы, ты отправила в родительский дом. Получив книги, мама сразу же освободила под них целую комнату. А у тебя так и не появилось возможности забрать их обратно. Навещая родителей, ты переодевалась в этой комнате или оставляла в ней свои чемоданы, а если оставалась ночевать, здесь мама обычно стелила тебе постель.

Выпив воды, ты вернулась к себе в комнату, и тут тебе захотелось взглянуть на спящую маму. Ты осторожно приоткрыла дверь в ее комнату. В первый момент тебе показалось, что в комнате никого нет.

— Мама! — позвала ты.

В ответ — тишина. Ты нащупала на стене выключатель и зажгла свет. Мамы в комнате не оказалось. Ты зажгла свет в гостиной и распахнула дверь в ванную, но ее и там не оказалось.

— Мама! Мама! — закричала ты, распахивая входную дверь и выбегая во двор.

Прохладный утренний ветерок тут же зарылся в твою одежду. Ты зажгла свет во дворе и бросила взгляд на деревянный лежак под навесом. Мама лежала там. Ты ринулась вниз по ступенькам и в одно мгновение оказалась рядом с ней. Она хмурилась, как и в тот раз, но на этот раз она спала, ее ладонь покоилась на лбу. Мама поджала под себя босые ноги, озябнув от утренней прохлады. Очарование милого домашнего ужина и сблизившего вас доверительного разговора во время прогулки вокруг дома в одно мгновение разлетелось вдребезги. Стояло раннее ноябрьское утро. Ты вынесла одеяло и укрыла маму. Потом достала носки и натянула на ее озябшие ступни. А затем устроилась рядом и сидела так до тех пор, пока она не проснулась.

* * *

Пытаясь помимо работы на ферме найти иные способы заработать денег, мама поставила под навесом деревянную кадку для приготовления солода. Она собирала пшеничные колосья, перемалывала их, затем разбавляла водой и выливала все это в кадку, где закваска начинала бродить. Когда солод созревал, его резкий запах, бывало, пропитывал весь дом. Этот запах никому не нравился, но мама уверяла, что это запах денег. В поселке был дом, хозяева которого готовили тофу, и, когда мама приносила туда перебродивший солод, они продавали его на пивоваренный завод и отдавали деньги маме. Мама прятала деньги в большую белую миску, сверху нагромождала на своеобразную копилку шесть-семь таких же мисок и устанавливала эту пирамиду на шкаф со стеклянными дверцами. Миска стала для мамы чем-то вроде банка, в котором она хранила все свои деньги. Когда ты привозила домой счет за обучение, она доставала деньги из миски, тщательно пересчитывала и отдавала тебе.

Проснувшись чуть позже тем ноябрьским утром, ты обнаружила, что лежишь под навесом на лежаке. Куда же опять подевалась мама? Рядом ее не оказалось, но с кухни доносился шум. Ты поднялась и вошла в дом. Мама как раз собиралась шинковать большую белую редьку. Тебе показалось, что она держит нож как-то неуверенно. Раньше она резала редьку медленными, отточенными движениями, даже не глядя на разделочную доску. А сейчас мамина рука с зажатым в ней ножом казалась нетвердой, и нож то и дело соскальзывал с редьки на разделочную доску. Так она в любой момент могла порезаться.

— Мама! Подожди! — Ты подскочила и выхватила у нее нож. — Я сама все сделаю. — Ты решительно подвинула к себе разделочную доску.

Мама помедлила, но затем послушно отошла в сторону. В стальной сетке на дне раковины вяло раскинулся мертвый осьминог. Мама собиралась сложить тонкие пластинки редьки на дно пароварки и приготовить осьминога на пару. Ты едва не спросила, почему бы просто не сварить осьминога в подсоленной воде, но промолчала. Мама разложила ломтики редьки на дне пароварки и установила сетку из нержавеющей стали. Она запихнула внутрь целого осьминога и накрыла пароварку крышкой. Так она обычно готовила морепродукты.

Мама так и не привыкла к рыбе. Она не отличала макрель от щуки или лепидопа, для нее все это была просто рыба. Но зато она прекрасно разбиралась в разнообразных видах бобовых: фасоль обыкновенная, соевые бобы, белая фасоль, гиацинтовые бобы. Когда на кухне появлялась рыба, мама никогда не готовила сашими, не тушила и не жарила ее, лишь солила и варила на пару. И даже для макрели и лепидопа она готовила острый соус из красного перца и чеснока, затем разбавляла его соевым соусом и варила рыбу в пароварке вместе с рисом. Мама терпеть не могла сашими. Увидев людей, уплетающих сырую рыбу, она не могла скрыть брезгливости и всем своим видом будто вопрошала: «Что же вы делаете?» Мама, которая с семнадцати лет готовила на пару ската, хотела таким же образом расправиться и с осьминогом. Вскоре кухня наполнилась запахом редьки и мяса осьминога. Наблюдая, как мама готовит это морское чудище, ты вновь вспомнила о скате.

Мама была родом из тех мест, где ската всегда подают на стол во время важных семейных церемоний. Мамин год строился вокруг церемоний, которым она строго следовала, один раз весной и по два раза — летом и зимой. Мама чистила у колодца семь скатов в год, поскольку ваша семья отмечала еще Новый год и Праздник урожая. Обычно мама выбирала крупного ската, размером с крышку большого котла. Когда мама отправлялась на базар, покупала красного ската и бросала его рядом с колодцем, это означало, что приближается день традиционной семейной церемонии. Особенно нелегко было очищать ската от чешуи, готовя его к новогодним церемониям, в морозы вода в колодце замерзала. Твои детские руки были еще очень нежными, а мамины огрубели от работы. Покрасневшими от холода руками мама надрезала кожу ската, и твои ловкие маленькие пальчики удаляли чешуйки, покрывавшие тело рыбины. Вам с мамой было бы намного легче, если бы кожа ската снималась как чулок, но чешуя расслаивалась, и тебе приходилось попотеть. Мама надрезала рыбину с другой стороны, и процесс продолжался.

Сцена из зимней жизни: вместе с мамой вы сидите на корточках около колодца, затянутого тонким ледком, и очищаете ската от чешуи. Этот процесс повторялся из года в год, словно кто-то перематывал назад пленку вашей жизни. И вот однажды зимой мама взглянула на твои замерзшие руки и заявила: «Кому будет хуже, если мы не почистим ее» — и вместо того, чтобы и дальше очищать рыбу от чешуи, уверенно порезала ее на куски. Тогда впервые на праздничном столе появился скат в чешуе. Отец удивился:

— Что такое с этим скатом?