– Юрка! Ты что же это, паразит эдакий, делаешь! – закричала на него Эдита Максимовна. На что обычно тихий и незаметный Юрочка отреагировал весьма странно. Довольная улыбка немедленно сползла с его лица, а на её месте возникла злобная гримаса. Не слезая с крышки бачка, Юрочка вскочил на четвереньки, оскалился и зарычал, а потом залаял грубым басом, и запустил в оторопевшую Эдиту Максимовну гнилой картофелиной.

Пенсионерка в испуге побросала мусор и, отвешивая на ходу крестное знамение, кинулась к дому. "Помогите! В Юрку бес вселился!" – что есть мочи орала она при этом, несясь вприпрыжку, с совершенно несвойственной её солидному возрасту, скоростью.

В считанные минуты двор проснулся, и бедолагу окружили вездесущие ребятишки, среди которых оказались и сёстры. Юрочка шипел, плевался, кидался очистками, по-обезьяньи скакал на крышке бачка и по-собачьи лаял. Иногда, к всеобщей радости, он переходил и на человеческий язык – правда, в основном нецензурный. Жильцы озадачились – никто до сего момента даже предположить не мог, что этот вежливый тихоня знает такие слова. Поначалу выдвинули версию, что паренёк придуривается, и дворник дядя Паша, даже попытался стащить его за ногу с бачка, но тот неожиданно ловко извернулся и так же неожиданно сильно лягнул дядю Пашу, попав ему по лицу. Из носа дворника брызнула кровь, много крови. От вида этой картины Алану стошнило, а Лёлька сразу поставила диагноз, и восторженно завопила на весь двор: "Юрочка сошёл с ума-а!".

Это уже было слишком, решили все, и позвали участкового. Участковый, разогнал малышню, вызвал наряд милиции и, не вдаваясь особо в подробности, карету "Скорой помощи". "Скорая" вообще-то предназначалась побитому дяде Паше, но дворнику она не потребовалась, поэтому увезли на ней Юрочку, спеленатого по рукам и ногам.

В ту ночь Алана спала плохо, постоянно просыпалась, плакала и звала маму. Во сне к ней раз за разом приходил Юрочка, улыбался, пускал на воротник слюни и жестами предлагал разделить с ним протухшую рыбью голову, но каждый раз, как она протягивала руку, рыба скалилась, вывалила мертвый синий язык и норовила тяпнуть Алану за палец. А несносная Лёлька тем же вечером накарябала мелом на двери подъезда одно из открытых для себя при помощи Юрочки новых слов. Писать она, на свою голову, научилась рано, но вот в превратностях эпистолярного жанра разбиралась пока из рук вон плохо, вследствие чего и получила от мамы по мягкому месту.

С момента того происшествия прошло больше полугода. Юрочку никто из соседей больше не видел. Месяц спустя, пенсионерка Эдита Максимовна, чувствуя некоторую свою причастность к случившемуся, осмелилась задать его матери единственный робкий вопрос. "Мой сын отдыхает в санатории!", – отрезала та, и ушла, не оборачиваясь и высоко подняв голову. Однако сын близких друзей родителей Аланы и Лёльки, третьеклассник Никита, который знал всё и обо всём, утверждал, что "санаторий", в котором отдыхает Юрочка, среди нормальных людей именуется не иначе, как дуркой. "Там, – объяснил он сёстрам, взиравшим на него с раскрытыми ртами, – все такие. Один разговаривает с инопланетянами, другой слышит голоса в голове, третий считает себя Наполеоном, а четвёртый видит то, чего никто не видит или то, чего вообще нет. Одним словом: "ку-ку"", – и Никитос покрутил пальцем возле виска.

"То же самое будет и с нами, если мы расскажем маме или папе о Колдуне, – сказала Алана. – Они могут решить, что мы "ку-ку" и нас пора сдать в дурдом". Этого она боялась больше всего на свете. Обладая замечательной фантазией, Алана очень хорошо представляла себе, как возле дверей "санатория", наполненного психами, их встретит улыбающийся Юрочка с дохлой селёдкой в руках. Лёлька помолчала и сухо кивнула, хотя перспектива составить компанию Юрочке её не пугала. Место, где не воспрещалось общаться с инопланетянами, по её мнению, наоборот, заслуживало пристального внимания. Гораздо важнее было другое – рассказав кому-нибудь о Колдуне, она могла потерять возможность лично с ним расправиться.

******

Колдун появился в их жизни несколько месяцев назад. Только в детстве время течёт гораздо медленнее, и месяцы могут растянуться на годы. Наверное, поэтому сёстрам иногда казалось, что первая встреча с ним произошла очень, очень давно.

В один из новогодних вечеров родители задержались в гостях. Отправить девочек в кровати в девять вечера было некому, и Алана с Лёлькой, обрадовавшись нежданно свалившемуся на них счастью, "заторчали" возле телевизора допоздна. Они устроились вдвоём в одном кресле, поставив меж собой сладкий новогодний подарок, ели конфеты и смотрели не очень понятное, но зато взрослое кино "про любовь". Посередине фильма Алана нечаянно заснула, уронив голову на мягкий подлокотник, и проснулась оттого, что замёрзла. Протерев глаза, она начала озираться по сторонам и обнаружила, что сестра уже не сидит рядом, сложив по обыкновению на Алану обе ноги.

Лёлька стояла возле окна. Приподнявшись на цыпочки и вцепившись руками в подоконник, она внимательно что-то разглядывала в темноте. Алана слезла с кресла, подошла и встала рядом.

– Смотри, – Лёлька прислонила к стеклу вымазанный в шоколаде указательный палец. – Ты тоже его видишь?

Во дворе было темно и тихо. Падал снег. Белые хлопья сыпались с неба так щедро, что сквозь них очень сложно было что-то разглядеть. Алана видела деревянную горку, с которой не далее, чем сегодня днём они катались, визжа и хохоча, как ненормальные, качели, выкрашенные в красный цвет, и пристроившиеся неподалёку от качелей "Жигули" консьержа Артура Петровича. На крыше "Жигуленка" уже успела вырасти солидная снежная шапка.

Их двор, такой безопасный и уютный при солнечном свете, в темноте отчего-то выглядел угрюмо и даже немного зловеще. В соседнем доме светилась лишь пара-тройка окон и Алана подумала, что, наверное, сейчас уже довольно поздно. Но где же мама и папа? Странно, что они до сих пор не вернулись.

Снежинки падали с неба теперь уже почти сплошной белой стеной. Одноногий фонарь освещал желтым глазом часть детской площадки, беседку с покатой крышей и дорожку к ней. О существовании этой дорожки теперь можно было только догадываться – снег засыпал и её, укрыв вокруг всю землю ровным покрывалом.

На том месте, где предположительно пролегала дорожка, стояла высокая худая фигура, закутанная в чёрный плащ. Человек (если это был человек) смотрел в их сторону и не шевелился. Лицо его в свете фонаря казалось абсолютно белым, на голове – чёрный капюшон. В руках он держал какой-то предмет, голубой светящийся шар.

Алане стало страшно. Она прижалась к сестре.

– Кто он такой? – прошептала она. – Что ему здесь надо?

– Я не знаю, – так же шёпотом отозвалась Лёлька, продолжая вглядываться в темноту. – Не знаю. Но он… недобрый. Ты чувствуешь?

О да, она чувствовала это! От тёмной неподвижной фигуры исходил холод. Сперва она подумала, что это просто дует из форточки, но форточка была закрыта. Кровь стыла в жилах от ужаса, который источало существо, укутанное в плотную ткань.

Лёлька взяла её за руку. Ладонь у неё была маленькая, но очень крепкая и тёплая.