Еды никакой — это и понятно, в деревне он ее бы получил. Небольшая фляга, не более литра, сделанная из тыквы. На звук — не пустая. Понюхать, что внутри? Нет, это терпит.

А вот интересно: как бывший владелец реагирует на то, что я перебираю его сокровища? С полным унынием и депрессией: по пятидесяти процентов каждого ингредиента, спиртом не разбавлять. Похоже, он сожалеет не столько о том, что предметики поменяли хозяина, сколько о том, что все они безнадежно испорчены. Но тут полной уверенности, разумеется, нет.

Но все же язык — первое. Что для изучения нужно? Предметы, названия которых будет произносить мой учитель. Действия придется изображать мне. Наречия — тоже мне. Прилагательные — показывать на примерах. И для всего этого — помещение и время. Второе, полагаю, у меня имеется. Первое… с этим сложнее. Нет в данной деревне свободных домов — скажем так, обычно их не бывает. Но вдруг есть?

А вот попробуем.

Подзываю старосту к себе. Тычу пальцем в его дом, потом в него самого. Потом приглашаю подойти к следующему дому. Проверяю, есть ли кто из владельцев. Идем дальше. Так проверяем все дома.

А пустой дом все же нашелся. Или, скажем так, незанятый. Уехали обитатели. Староста дважды показывает семь пальцев. То ли две недели, то ли семь недель. В любом случае мне хватит.

Веду молодого человека в дом. Он переставляет ноги в полной прострации. Из него можно черпать отчаяние ведрами. Ну это мне по барабану — лишь бы учить начал.

И дело закрутилось.

Обучение оказалось сложнее, чем я мог представить — даже с учетом моей превосходной памяти. Для начала я представился. Давать мое настоящее имя почему-то не хотелось, и я назвался школьной кличкой Профессор. В ответ выяснил, что моего пленника зовут Сарат-ир. Как позже выяснилось, первое имя соответствовало имени в русском понимании, второе было родовым именем. В отличие от русского, обращение по имени допускалось лишь в отношении близкого знакомого, родственника или равного по рангу. В первый вечер я выучил все бытовые понятия, многие из цветов (пришлось задействовать букетик, который собрала одна из деревенских девочек), повседневные действия, а также названия единиц времени. По крайней мере, из дней собиралась здешняя неделя, из нее — месяц, а их них — год. К моему удивлению, сдвинулась с нуля грамматика. Правда, практика тут же показала, что использование глаголов в неопределенной форме снижает недопонимание до минимума, и я решил именно так разговаривать вплоть до полного овладения здешней грамматикой. После некоторых усилий я вдолбил в учителя мысль о том, что любой мой жест надо не просто стараться понять, но тут же пытаться переводить. Надо отдать справедливость моему наставнику: он не только подбирал простые слова, но и пытался говорить медленно и с четкой дикцией. Впрочем, с абстрактными понятиями обстояло куда сложнее, как и с произношением.

Тактика удержания моего пленника была простой, как табуретка. В первый же вечер я его утомил до такой степени, что парень заснул, сидя на лавке. Потом я его разбудил, довел до лежанки, укрыл тем, чем местные пользовались вместо одеяла, и оставил в покое. Разумеется, раздеванием-разуванием я не озаботился. Меры предотвращения побега состояли в чурбачке с крайне неровным торцом, который я прислонил к двери. Любая попытка приоткрыть дверь привела бы к падению чурбачка — остальное ясно. Еще один шумосигнализатор (серая нитка, совершенно незаметная во тьме и предназначенная для опрокидывания палочки, опирающейся на стенку) я устроил непосредственно у лежанки, где мирно дрых мой уважаемый учитель. Третья мера была основана на мне самом — я приказал себе отслеживать во сне любые подозрительные звуки. Уверенности не было, но подумалось, что в свете новых возможностей организма это может сработать.

Проснулся я первым. Минут двадцать потратил на то, чтобы составить план. В этот план входило обзаведение книгой — хорошо бы букварем, но ожидать такого было чересчур оптимистично. Кроме того, мне очень хотелось узнать подробнее о вооружении здешних обитателей, в частности, о магии — если таковая в этом мире действует. С этой целью я планировал до тонкостей разобраться — что же такое те безделушки, что я нашел у пленника? На это я отвел никак не меньше двух дней, что было абсолютно точным прогнозом. Действительно, освоение соответствующих понятий заняло ничуть не меньше двух дней. Много больше, если быть точным.

В число первоочередных задач я поставил также уяснение социальной структуры здешнего общества.

К моему приятному удивлению, оказалось, что местные знакомы с понятием «туалет типа скворечник». Мало того: это сооружение находилось на расстоянии более пятидесяти метров от колодца. Кто же это внушил местным такое тонкое понимание правил санитарии?

После завтрака я затратил не более пяти минут на разъяснение старосте моего желания заполучить книгу. Тот, правда, понял, что мне нужно, но, в свою очередь, дал ясно и недвусмысленно понять, что грамотных в деревне нет. Он с таким жаром и столько раз это повторял, что у меня зародилось сильнейшее подозрение: в деревне всеобязательно имеются грамотные, но власти этого очень не одобряют. С трудом мне удалось объяснить старосте, что книга мне все равно нужна; он в ответ дал понять, что книгу можно приобрести на рынке, да и многое другое, если надо. А вот термин «писчая бумага» я перевести на местный не мог, как ни старался. Возможно, само слово «писать» было абстракцией для местных. Или это занятие также не пользовалось любовью властей.

Я счел, что потратить час-другой на изучение имен числительных и математики вообще — дело нужное. К счастью, местные использовали десятеричную систему счисления. Система записи чисел сильно смахивала на римскую. Поэтому я произвел сильнейшее впечатление на моего визави, когда продемонстрировал навыки не только сложения и вычитания, но и умножения двузначных чисел — все в уме. Было видно, что ему страшно хочется тут же попросить меня учить этому дивному искусству, но боязно. Я сделал вид, что ничего не заметил.

А вот дальше начались уроки по этикету. Как к кому обращаться. К крестьянину, понятно «эй, ты там!» или «послушай». К купцу или ремесленнику — «уважаемый», но при этом наставник ухитрялся голосом сдабривать формально-вежливое обращение хорошей дозой иронии, а то и высокомерия. К военному (но не магу) — «сударь». В знак особой вежливости к этому добавлялось воинское звание. При этом наставник не преминул заметить, что словосочетание «сударь солдат» малоупотребительно. К магу обращение оказалось самым сложным: «почтенный» (это для мага самого низшего уровня), далее в порядке возрастания шли «достопочтенный», «весьма почтенный», «особо почтенный», «высокопочтенный» и «почтеннейший».

Я, разумеется, поинтересовался, как отличить магические чины. Отличие оказалось в цвете плаща. Причем сам плащ мог быть и серым, и черным, но вот лента на нем должна была соответствовать рангу. А уж если средства позволяют — то и цвет всего плаща. Цвета же, в порядке возрастания, были такими: синий, зеленый, желтый, оранжевый, красный, пурпурный. Ну что ж, если есть мир с цветовой дифференциацией штанов, то же самое в отношении плащей имеет право на существование. Само собою, никто иной, кроме магов, носить соответствующие плащи не мог. Самозванство считалось тяжким преступлением и каралось соответственно.