подобострастно хихикнул Витюня и поглядел на рыжего влюбленными глазами.

– Ну вот, видишь!

Рыжий отошел метров на семь и с ходу, не целясь, влепил шарик в пустую кружку, да так, что тот зажужжал в ней словно озлобленный дикий волчок.

– Учитесь, салаги!

«Салаги» загомонили восторженно, захлопали кто чем мог, кто в ладоши, кто кружками по столу. Рыжий остановил их порыв, к себе не подпустил, пистолетика не отдал.

– Это все семечки, – проговорил он сквозь зубы, чуть оглянулся, заметив, что из разменного окошечка высунула голову любопытная буфетчица, подмигнул ей, отчего та неожиданно покраснела, и кивнул Витюне: – Скажи-ка, дядя?!

– Чего? – навострил тот уши.

– Обещал сгодиться?

– Ну, – Витюня был смекалистым малым.

– Спорт требует твоего носа в жертву, дядя! Ну чего тебе нос, зачем он тебе?! Усек?

– Э-э, не-е, – заупрямился Витюня, – такого уговора не было.

Парень выразительно покосился на сумку.

– Смотри, дядя, просить не станем.

– У, черти, – взвизгнула от восторга буфетчица, – ведь чего делают!

– Я согласный, – скороговоркой прокричал Витюня, – только наперед стакашек протвишку для храбрости и устойчивости.

– Не пропадет за нами, старичок, становись в позу!

Витюня вытянулся и замер. Лицо его побагровело. Николай в своем углу громко сплюнул на пол. Ребята молчали.

Рыжий поднимал пистолет не спеша, щурил глаз, кривил губы, короче, играл на публику. Это был его «звездный час». И когда Витюня уже не ожидал выстрела, его по носу пребольно щелкнул шарик, так что из-под набрякших век сами собой брызнули слезы. Он опустил голову, плечи затряслись.

– Маэстро, туш! – Рыжий был на вершине успеха. – Впрочем, не надо оваций. – Он ленивой походкой пошел к столу. – Кто повторит?

Ребята молчали. Витюня стоял словно каменный истукан.

– Да вы чего? Это же совсем просто! Чик и…

– Да брось ты, – вяло оборвал его здоровяк Петя и повернулся к Витюне: – А ты давай иди отсюда, дядя.

Рыжий сник, как-то завял сразу, зло обжег глазами Витюню. Потом достал из сумки начатую бутылку, налил полкружки, молча двинул ее по столу в направлении своей бывшей мишени.

– Ну чего вы, ребят?

Он откупорил последнюю посудину, подождал, пока допьют пиво, налил всем. Выпили молча, оглядываясь на дверь, из-за которой в любую минуту могла появиться фигура дежурного милиционера.

– А ну его, – снова пробасил Петя, – давай забирай свое, дядя.

Витюня опомнился и торопливо схватился за кружку.

– А я ничего, ребят. Да это ж игра такая. Чего мне – носа жалко?!

Он жадно хлебнул. Покосился на Николая. Тот смотрел в угол, на мусорный бачок. Витюня торопливо допил содержимое кружки и поплелся к приятелю. Присел рядом с ним. Николай отодвинулся.

– Не обижайся, Колюнь, что не оставил. Я ж страдал, а ты… ты ведь и не поддержал словечком даже.

Он всхлипнул, размазал слезы по щекам, потупился. Веселье в компании было нарушено. Студенты потянулись к выходу, шли, не глядя на тех двоих. Только рыжий задержался.

– Я, мужики, сейчас, мигом, догоню, только в туалет сбегаю.

Он и вправду скрылся на минуту за дверью туалета. Но тут же вышел, убедившись, что в зале никого, кроме него самого и двух забулдыг, нету. Подошел к Витюне.

– Ну что ж ты, дядя? – просипел он. – Чего ж ты меня так подвел? Схохмить не мог, жертву из себя корчить начал? Всю затею мне опошлил, изломал, алкаш, так?!

Витюня виновато развел руками, скроил жалкую улыбку.

– Это хорошо, что ты сам осознаешь свою вину, дядя! Только таких, как ты, учить надо.

Он без размаху, резко и зло ткнул кулаком в лицо Витюне. Тот качнулся, привстал, выкинув от неожиданности ладонью вверх правую руку. Парень быстро вытащил что-то из кармана и пришлепнул протянутую ладонь.

– Опохмелись-ка, дядя! Ты честно заработал это.

Сверкнув глазами по Николаю, он быстро вышел.

– Ведь чего делают?! – уже в экстазе выдохнула буфетчица. – И куда только милиция смотрит!

У Николая от сердечного перестука потемнело в глазах. Ему случалось быть битым. Били на глазах и Витюню. Но так расчетливо и холодно это не происходило никогда. Он не мог отличить яви от какого-то сумасшедшего бреда, творившегося то ли взаправду, то ли нет. А Витюня чему-то молча улыбался и глядел своим вытаращенным даже сквозь оплывший синяк глазом на металлический рубль, лежащий на его широкой ладони.

«А ведь я трус, – подумал Николай, – самый что ни на есть трус!» Ему стало мучительно жалко себя. Не Витюню, а именно себя. «Дошел! Казалось, некуда уже, ан нет! Есть куда. Еще катиться и катиться! А ну и хрен с ним! Что с того, что трус? Ну что?! А эти лучше? Не-ет, пускай каждый сам себя жалеет!» Он выхватил из Витюниной ладони рубль и пошел его менять.

– Шли бы вы отсюдова! – проворчала буфетчица. – Вот придет участковый, он вас наладит!

– А мы его и дожидаемся, – ехидно улыбнулся Николай и сгреб обменные двадцатники.

Откуда-то вдруг стал прибывать народ. Бар заполнялся. Дымовая завеса становилась гуще. Гул десятка голосов колебал воздух над столиками, убаюкивал.

Николай с Витюней выпили еще по кружечке. Ничего не изменилось.

– Ладно, пойдем, – сказал Витюня и осекся: – А впрочем, постой.

Он подбежал вдруг к столикам, за которыми недавно стояли студенты. Что-то блеснуло в его руках.

Николай особо не присматривался к приятелю и его суетливым движениям, но когда подошел ближе к размену, обратил внимание, что Витюня там чего-то выклянчивает:

– Ну, приглядись, хозяйка, это ж не просто так – фирма!

Та водила носом и даже не глядела на зажатые в руках посетителя очки. Витюня настаивал, лебезил. И, как всегда, добился своего.

– Ладно, давай. Трояка тебе с лихвой хватит!

– Да ты чего, мать? Это ж маде ин оттуда, гляди, и стеклышки затемненные.

– Ты лучше-ка скажи, кто их темнил, да и вообще, откудова они у тебя, а? Ни за что б не взяла, если б ребятишки поскромней себя вели, вернула бы. Да уж пускай получают, чего заслужили, в воспитательном плане, на пользу пойдет. Только по этой причине и беру.

– А-а, годится! – вздохнул Витюня.

На улице припекало. От свежего воздуха застучало в висках, в глазах зарябило. Немного постояли в тени, привыкая к свету, к зелени, к чистоте. Солнце забралось повыше, и лучи его били почти в самую макушку. Легкий ветер играл податливой листвой. Надо было что-то придумывать, но думать не хотелось. Даже Витюня ненадолго скис.

– Эх, Колюнька, у меня от кислорода этого спазмы в мозгах, – прогундосил он, – хочется, знаешь, к выхлопной трубе припасть.

Невдалеке от пивного бара темнел небольшой овражек. Туда они и свернули. Захотелось