В приюте Св. Иосифа он забавлялся игрой «Какая моя мама». Как все сироты, он представлял ее красивой и важной, лелея надежду, что когда-нибудь она его заберет. Воображение рисовало элегантную ирландскую даму в перчатках до локтя, пышноволосую и тоже рыжую. Она замужем за очень богатым человеком и живет в большом красивом особняке, – Винсент еще не знал, что большинство ирландских дам обитают в особняках лишь на правах служанок.

Иногда родители забирали детей из приюта. Чаще – матери, но бывало, что за ними приходили отцы, желавшие восстановить семью. Такое случалось с другими ребятами. Однажды зимним вечером трое братьев, с которыми Винсент сидел за одним столом, не вышли к ужину. Это было неслыханно. Ужин считался главным событием дня. Три лишние порции жаркого отдали Винсенту и еще двум сиротам. Святая сестра Хильда, из числа добрых монахинь, сказала, что мальчиков забрал отец. Из Ирландии приехала их тетушка, которая поможет вырастить троих детей. Мать мальчиков умерла, а закон запрещал воспитывать детей в семье, где нет женщины. Поэтому отец отдал сыновей в приют, а сам стал искать достойную замену их матери. На обмен письмами, телеграммами и добывание билетов на пароход, рассказывала святая сестра Хильда, ушел целый год. Но вот мальчиков забрали, и теперь Винсент неустанно мечтал, что такое же случится и с ним.

Все его ранние воспоминания были связаны с мистером и миссис Макналти, которые стали его приемными родителями. Пусть бедное, их жилье на Мотт-стрит было лучше многих других в районе Пяти углов, а потому легко прошло проверку комиссии от Сестер милосердия.

В 1909-м младенцев охотно отдавали в приемные семьи, поскольку из-за наплыва иммигрантов приют был переполнен. В Нью-Йорк хлынуло беспрецедентное число переселенцев – их прибывало до миллиона в год. Многие столкнулись с тем, что здешняя жизнь далека от мнившегося им беззаботного рая. Порой обстоятельства не позволяли содержать даже одного ребенка. Мать Винсента, говорили монахини, желала ему жизни лучшей, чем та, какую она могла обеспечить.

Приют старался пристроить в семьи младенцев, с которыми хлопот куда как больше, нежели с детьми постарше. Малышей надо было пеленать, кормить, одевать и укачивать в колыбели. Исследования социологов выявили, что на заре жизни ребенка настоящая семья для него несравнимо лучше любого казенного учреждения, даже под началом добрых Сестер милосердия.

Супруги Макналти, проживавшие в двухкомнатной квартире на Мотт-стрит, были в списке потенциальных родителей, готовых взять на себя заботу о ребенке, а взамен получать ежемесячное пособие. Несмотря на многолетние молитвы, паре так и не удалось завести собственное дитя. Однако через год после усыновления Винсента миссис Макналти обнаружила, что пребывает в интересном положении. Родилась девочка, здоровенькая, и с той поры всякому, кто соглашался слушать, миссис Макналти жаловалась, что измоталась вусмерть, обихаживая двух детей.

Супруги подумывали вернуть Винсента в приют, однако не вернули, и не только потому что привязались к этому ясноглазому мальчику, милому и веселому. Миссис Макналти поделилась с соседкой, что, похоже, есть какая-то необъяснимая связь между появлением Винсента в семье и рождением их собственного ребенка. И если сдать мальчика обратно до истечения пятилетнего контракта, не нарушит ли это естественный ход вещей, результатом чего станет преждевременная смерть дочки? Мистер Макналти, прокладывавший всевозможные городские кабели, приносил домой хорошее жалованье, однако семья уже привыкла к ежемесячному пособию, которое миссис Макналти тратила не только на Винсента, но и на всякие хозяйственные нужды.

Первое яркое воспоминание: за накрытым клеенкой столом Винсент сидит вместе с теми, кого считает мамой и папой. Ему года три. В соседней комнате тихо плачет малышка Лоло. Звонят в дверь, кого это принесло? – говорит мама. Да просто замкнуло провод, который в подвале перегрызла крыса, шутит папа. Мама морщится. За стол к ним подсаживается незнакомец. Воротничок у него не белый, а черный. Он спрашивает Винсента, хорошо ли о нем заботятся, счастлив ли он. Винсент не знает, что сказать. Он никогда не задумывался о счастье. Он смотрит на потолок, где под светом газовой лампы мерцают железные звезды, потом переводит взгляд на маму с папой. Их лица, залитые желтым светом, хмуры. «Да», – говорит Винсент. Он понимает, ответ правильный, потому что чужак и родители улыбаются. «Хорошо», – говорит незнакомец и добавляет, что должен провести осмотр, дабы удостовериться лично.

Винсент понимает, что маме и папе Лоло роднее, чем он. Поэтому дочку они любят больше, хотя до ее появления Винсент был вполне обласкан.

На воспоминание о незнакомце в черном воротничке наслаивается другое – о том, что произошло тем же вечером, а может, другим: взбеленившийся папа швыряет тарелкой в маму. Мясо шлепается о стенку, оставляя жирный след на обоях с узором из чайников.

После погребения миссис Ахерн пригласила Брайди к себе, но ей хотелось побыть одной, и она, одолев железные марши, спустилась в свою каюту.

Настоящей одинокости Брайди еще не изведала. До встречи с Томом она частенько стремилась к уединению и порой на одолженном велосипеде сбегала от домашней суматохи и нескончаемых дел в дюны, где часок-другой могла почитать библиотечную книгу – роман Элизабет Гаскелл, Лилиан Спендер или что-нибудь из последнего миссис Хамфри Уорд. Однако она быстро пресыщалась этаким одиночеством и радостно катила домой, где царили смех, разговоры и запахи маминой стряпни.

Сама Брайди готовить не умела. Пока тебя научишь, всю себя измучишь, говорила мама. Наверное, сейчас семья садится ужинать: в чугунной печке пляшет огонь, на решетке булькают горшки, Кэтлин раскладывает еду по тарелкам, а мама из старого железного чайника, на деревянной ручке которого бабушкин палец протер ямку, наливает кипяток в кружки.

И как теперь жить? О возвращении домой не могло быть и речи. Тома нет, и такое чувство, будто лишилась руки или ноги. Может, перелезть через ограждение и броситься в воду? Господи, пусть этот корабль утонет!

О еде не хотелось и думать, два последних дня пути Брайди провела на койке, уткнувшись лицом в пальто Тома. Нюхая синюю подкладку, она старалась накрепко запомнить запах любимого. Она боялась, что облик его сгладится в памяти, и потому усиленно вспоминала колючесть его рыжих усов, его живые голубые глаза и ощущение его руки на своем затылке, когда он ее целует.

Брайди умоляла Тома явиться ей во сне, чтобы еще раз его увидеть. Когда-то они потешались над вдовой Кроули, которая писала себе открытки от имени давно покойного мужа, подписывая их «Ангел Рональд Кроули». Сейчас Брайди думала о ней с теплотой и пониманием, которого лучше бы не было.

Через день к ней постучалась миссис Ахерн. Брайди решила, соседка хочет забрать свое распятие, но та сказала:

– Оставьте его себе. Сегодня на ужин дают суп из бычьих хвостов. Поешьте, вам надо беречь силы.

Для кого? – подумала Брайди. Кому она нужна? Для кого ей беречь силы? От мысли о еде ее замутило. Она не представляла, что сможет войти в столовую, полную громогласных людей, у которых всё по-прежнему, тогда как вся ее жизнь перевернулась вверх тормашками.