Эта мысль меня словно в чувства приводит:

— Оставьте меня уже! — вскрикиваю, выдергивая свою ногу из теплого плена. — Валите уже туда, откуда прибыли! Будь то ад, или психбольница, — плевать!

— Хорошо-хорошо, — он со мной, как доктор с пациентом говорит. Как-то вкрадчиво, что ли.

Поднимается на ноги и зачем-то стягивает с себя пиджак.

Холодею. Он раздеваться уже собрался? Зачем это? Явно не в речке купаться. Холодновато так-то.

Едва рот не открываю, когда незнакомец нависает надо мной и набрасывает на мои плечи свой пиджак, пропахший его теплом.

— Вам лечиться надо, — выдавливаю хрипло, в горле от чего-то болезненный ком собрался.

— Я вот как раз этим и занимаюсь, — усмехается. — Думал, ты волнуешься, что макияж потечет. Но ты ведь даже не накрашена толком, — делает паузу, словно изучая меня. — Красивая.

Серьезно так смотрит, будто и правда так считает. Шумно втягиваю ртом воздух, вздрагивая от неожиданности:

— Убирайтесь.

— Мхм, — ловит пальцами прядь моих волос, выбившуюся из общей копны, и как-то уж слишком бережно для маньяка заправляет за ухо. — На комплименты совсем реагировать не умеешь. Видимо не баловали тебя мужчины.

Руку от моего лица не отнимает, едва заметно поглаживая мою щеку.

Не баловали!

К чему мне эти лживые комплименты, если знаю, что далеко не красавица? Да и мужчины, — громко сказано, — потому что кроме Гены я и не встречалась больше ни с кем. А он скуп на пустые слова. Как он говорит: лучше делом доказывать, чем все эти глупости трещать.

Работает вот. В город меня сопровождает, когда не занят. Чтобы «городские не подкатывали». На дискотеку ходим почти каждую неделю. Хоть я и не очень люблю это дело.

Ничего против танцев не имею, но эти драки, которые там раз через раз случаются, меня порядком нервируют. А особенно то, что Гена неотъемлемый участник этого безобразия. Нападающий, либо разнимающий. Он говорит, это парни так иерархию соблюдают. «Чтобы всякая челядь знала свое место».

Бесцеремонная рука сползает на мою шею, осторожно оттягивая повязанный на ней платок, и к моему стыду напрочь отвлекая меня от мыслей о Гене. Кожа мурашками покрывается. А сердце начинает колотиться, словно от притока адреналина, когда вижу, как недобро темнеют голубые глаза.

Я понимаю, что он оценивает отметины, оставшиеся от рук Гены.

Мне неловко. Даже стыдно. А главное, я не понимаю, почему он так реагирует?

Страшно. Будто он что-то нехорошее задумал…

Но вопреки моим пугающим ожиданиям, он почему-то трепетно проходится пальцами по моей шее, вынуждая меня шумно сглатывать. Но ком в горле никуда не девается.

Мне отчего-то больно.

Не физически. Где-то в душе болит. Он будто жалеет меня. А от того становится не по себе.

Неужели я ему показалась настолько жалкой, что и правда меня спасти решил?

К глазам слезы подступают, но я вздергиваю подбородок, не позволяя им пролиться на потеху безумца. Отталкиваю от себя его руку.

— Что это за реакция, милый ангел? — мягко спрашивает, чем еще сильнее приводит в замешательство. — Не привыкла к заботе?

— Привыкла! — огрызаюсь.

— К родительской, должно быть, — как-то уж слишком понимающе кивает он. — А с мужем очевидно прогадала.

Чувствую болезненный укол. Привычное отчаяние накрывает с головой, вынуждая захлебываться в собственных противоречивых эмоциях.

Да что он себе позволяет?!

— Не вам судить! — шиплю я, будто обороняясь. — Я вообще-то люблю его! Человек напился просто, а вы тут устроили не пойми что! Кем вы вообще себя возомнили? Проповедником о системе семейных ценностей?!

— И папе на него пожаловаться нельзя, — упрямо продолжает он. — Ведь у папы сердце.

— Не смейте еще отца сюда приплетать! — взвиваюсь. — Вы Гену не знаете! И меня тем более!

— Но плакать некому. Папу нельзя беспокоить. А перед женихом бестолку, — снова попадает в точку, и я чувствую, что задыхаюсь от того, что кто-то произнес всю эту неприглядную правду вслух. — А что насчет мамы?

— Маме Галя и без того постоянно плачется! — взрываюсь я, больше не в силах сдерживать истерику.

Прячу лицо в ладонях, не желая, чтобы кто-то видел мои слезы.

Он будто все знает. Читает все ответы на моем лице, хотя мне казалось, что я давно научилась контролировать свои эмоции.

Не люблю я выть без повода! Это для слабачек, которые всех вокруг винят в своих проблемах. А я никого не виню! Сама во всем виновата!

Однако слезы катятся по щекам неостановимым потоком. Будто все, что накопилось за эти годы.

Слабачка! Чего ревешь? Ну-ка прекращай!

Ты свою жизнь сама выбирала. Никто не заставлял.

Сама отказалась учиться ехать в город, когда папа предлагал. Заочку выбрала, лишь бы не уезжать далеко. Вот, еще и трусиха к тому же!

И Гену обнадежила из-за своих принципов! Отдалась бы уже ему, и не было бы всего этого кошмара сегодняшнего!

Цирк просто! Терпеть не могу свадьбы! Это ведь все театр про то, как двое займутся непристойностями. И зачастую уже далеко не в первый раз. Зато официально! Вот и чего теперь слезы пускать? Сама ведь на этот цирк согласилась! Сама проблему на пустом месте создала!

Бревно немного проседает под весом безумца, когда он усаживается рядом со мной. Притягивает мою голову к своей груди, а я не могу противиться. Только всхлипываю истерично.

— Вот так, — шепчет он, поглаживая мои волосы. — Умница.

Бездумно вцепляюсь пальцами в его рубашку, утыкаясь мокрым лицом в колючую шею, не в силах сдержать болезненного стона.

— Нужно было раньше это сделать, маленькая, — его голос такой понимающий, что я на секунду успеваю и забыть, что он совершенно посторонний человек. — Тогда бы и не было так больно.

Все проблемы из-за меня. Говорила мне мама, что я — девочка-катастрофа! Порчу все, к чему прикасаюсь!

— Я устала! — почти кричу в его воротник, что уже промок от моих слез. — Устала!!!

— Кричи, — гладит мою спину. — Кричи, малышка. Сейчас легче станет.

— За что вы так со мной? — до боли в пальцах сжимаю его рубашку. — Что я вам сделала?!

— Ты мне понравилась, — отвечает он спокойно.

От неожиданности икаю и отстраняюсь, заглядывая в голубые глаза. Даже в сумеречном свете вижу, что они серьезны.

— В смысле? — переспрашиваю, потому что надеюсь, что неправильно поняла.

Взрослый мужчина. Огромный как скала. И вынуждена признать, красив, как сам дьявол. Да он ведь меня не знает совсем. Как я могу ему нравиться?