Он не стал медлить у полок с инкунабулами и сразу направился к рабочему столу.

Сев за него и облокотившись, Элиас в последний раз подумал о риске того, что собирался предпринять. Затем открыл наудачу лежавший перед ним том Книги в поисках какого-нибудь рассказа.

Но только зря потратил время, потому что, расставшись со старым Зофом и его тайнами, уже не мог думать ни о чем другом, кроме его участи.

Поставив книгу на место, он принялся расхаживать по концентрическим коридорам Зала. Была уже глубокая ночь, когда Элиас Мудрый наткнулся наконец на нужный ему том с тисненными золотом буквами З/О – НР.

Снова устроившись за столом, он открыл его. И вскоре осознал, что в рассказе, посвященном старому антиквару, большую часть текста занимали закодированные страницы, составившие добрую треть двухсотстраничного тома. Это было совершенно необычно…

В незашифрованной части было страниц двадцать, то есть тоже очень много по сравнению с другими рассказами, которые Элиас успел бегло просмотреть:

«Густав Зоф, сын Этель Кемперман и Франца Зофа, , родился в Вене, умрет в Браунау-на-Инне 3 октября…»

«3 октября!» – ошеломленно перечитал Элиас и воскликнул: – Черт, это же всего через неделю!»

Причина смерти была закодирована… Но внимание Элиаса быстро привлекла новая подробность. В Манускрипте сообщалось:

«2 августа 1941 года переведен в Варшавское гетто . 13 января отправлен в Треблинку (Польша). Разлучен с родителями. Смерть матери. Выжил в лагере, проявив способности к игре в шахматы. Сыграл партию против нацистского офицера. Смерть Дамиано. Потеря правого указательного пальца. Казнь отца, сестры и обоих братьев. Оставлен в Треблинке. Освобожден русской армией 14 августа 1945-го. Сиротский приют. Попытка самоубийства в Вене, в шестнадцатилетнем возрасте ».

Этим ребенком был Зоф. Тем, кто решил, что сможет вытащить из лагеря своих родных благодаря таланту к шахматам, но вместо этого стал причиной их гибели. Которой, впрочем, они в любом случае не смогли бы избежать, подумал Элиас.

Текст сообщал об этом недомолвками.

В тот день узников собрали на плацу Треблинки, и офицер, уверенный, что доказывает превосходство своей расы, бросил вызов полуживым людям:

«Я предлагаю свободу и подписанное моей рукой охранное свидетельство тому из вас, у кого хватит смелости сразиться со мной в шахматы! Так найдется хоть кто-нибудь среди вас? И вы считали себя хозяевами? Посмотрите на себя! Естественный закон восстановлен: здесь вы стоите меньше, чем мои собаки… Вы недостойны даже гнусной баланды, которую вам дают, вы недостойны жить. Взгляните на себя! Ни у одного нет смелости потягаться с господином…»

Окинув узников холодным взглядом, офицер увидел опущенные головы.

И тут ко всеобщему изумлению из строя вышел маленький Зоф и робко поднял палец.

Ребенок предстал перед вооруженным эсэсовцем и добился обещания, что, если ему удастся победить, он выиграет свободу не только для себя, но и для сестры, отца и двоих братьев. Его мать уже умерла. Забавляясь, нацист прилюдно поклялся.

По окончании этой ужасной партии офицер велел отрубить мальчику указательный палец, тот самый, который тот поднял, принимая его вызов. И решил оставить ребенка в живых, чтобы он мог засвидетельствовать превосходство арийцев над еврейской расой, а также чтобы он присутствовал при казни своей семьи…

По мере того, как Элиас читал, светящиеся буквы рассказа, казалось, пульсировали все сильнее и сильнее. Словно подстраивались под ритм его сердца.

Теперь Элиас понял все. Он был глубоко взволнован. У него со старым антикваром оказалось так много общего. Оба беспрестанно переигрывали одну и ту же шахматную партию.

И оба, с разрывом в двадцать пять лет, остались в полном одиночестве из-за бесчинств нацистов.

Кроме них лишь очень немногие по-настоящему помнили эту эпоху.

В XXI веке, спешившем перейти наконец к чему-то другому, память об этих черных годах, которую методично обращали в пыль книги по истории, уже была готова исчезнуть окончательно.

Чтобы избавиться от чувства вины, Европа сначала извлекла выгоду из репрессий израильской армии против палестинцев, новых мучеников.

И в конце концов ей удалось стереть следы собственного варварства.

«Так что все оказалось напрасно», – подумал Элиас.

Его взгляд снова привлекло к себе красноватое с золотым отливом свечение Книги. Он снова удостоверился: стоит поднести пальцы к тлеющим буквам, как они начинают пламенеть в два раза ярче. Происходит что-то необычное.

И внезапно все соединилось в его мозгу: жуткий рассказ об отрубленном пальце маленького Зофа, его шахматный талант, ужасные условия жизни в Треблинке, смерть Елены. И связью между всеми этими историями стала Книга.

Пальцы старика оживились, словно играя мелодию на невидимой клавиатуре…

Тогда-то Элиас и решил установить контакт с огненными буквами.

Элиас очнулся на серой, грязной улочке. Он лежал на земле лицом вниз, и его глаза еще не совсем открылись, когда он услышал чей-то настойчивый голос:

– Что ты тут делаешь? С ума сошел? Вставай сейчас же, не то они тебя убьют!

Он перевернулся на бок. Его пальто было в липкой грязи. Элиас с трудом встал на затекшие ноги.

Сообразив, что предмет, который он прижимал к себе, был одним из томов Книги, он тотчас же спрятал его за пазуху.

А подняв голову, заметил испуганное лицо оборванного молодого человека, который обращался к нему, дергая его за рукав.

– Где мы? – спросил Элиас.

– Мы в гетто, старик… Добро пожаловать в ад! Если быстро не уберешься отсюда, окажешься вместе с другими вон там, в общей могиле.

Элиас, едва державшийся на ногах, был ошеломлен. Он увидел вокруг себя огромную шумную толпу, метавшуюся в неописуемом смятении. Прежде чем убежать, его юный благодетель крикнул ему напоследок:

– Возвращайся к себе! Они хотят на нас страху нагнать из-за листовок на Умшлагплац[5].

Элиас остался один среди шума и сутолоки. Он чувствовал, как приближается опасность, а с нею вместе и ее едкий запах. И тогда он как можно быстрее стал пробираться к входу в какую-то полуразвалившуюся галерею. У него за пазухой трепетала Золотая книга.

Его глаза все видели, но рассудок еще с трудом соглашался принимать это: он в Варшавском гетто, месте страданий и смерти. Он в Варшавском гетто, и ему надо спасать свою жизнь.

Сердце в груди колотилось так сильно, что он побоялся лишиться чувств прямо на улице, среди этого хаоса. Страх вынудил его взять себя в руки. Он постарался как можно быстрее достичь входа.