class="p1">Но в дверь позвонили. На пороге стояла дородная женщина в белом халате и держала в руках громадный таз с отменными помидорами.

— Где тут бедный старичок? — строго сказала она. — Заведующий просил, чтоб денег не давал. Это подарок. Когда чего надо, пусть звонит. В беде не оставим.

— От кого подарок? — весело спросил кто-то.

— От коллектива нашего магазина.

Уходя, женщина обернулась и покачала головой:

— Смотрю, много вас тут, все одеты хорошо, веселые, а о старичке думать не хотите!

Рассказывают, что Виктор Ефимович впервые как будто даже огорчился своему розыгрышу, хотя вида постарался не показать.

ЧЕМОДАН С ПЛАТИНОЙ

Самым богатым сатириком на земле был спецкор «Крокодила» Андрей Никольский. Содержимое чемодана, с которым он вернулся из командировки по Сибири, составляло несколько миллионов рублей, причем рубли оценивались не в золоте, а в платине.

Он приехал в редакцию прямо с Казанского вокзала, поставил неказистый чемодан под свой стол и сказал:

— Будете уходить, закройте дверь на всякий случай. А я — в буфет, за сигаретами.

На дворе был конец семидесятых, время крепчайшего застоя, когда в буфетах продавались любые сигареты, а на свалках валялась платина. Но Андрей Никольский мог бы и не ходить в буфет, а просто купить себе пару табачных фабрик, если бы дело было не в Москве, а в каком-нибудь штате Мэн.

Но дело было в Москве, и только здесь можно было найти любимую «Приму», только здесь, пуская дым колечками, можно было рассказать коллегам о том, что случилось с тобой, рассказать без боязни, что кто-то сочтет все это бредом.

В США бы не поверили ни одному его слову.

И в Англии — тоже.

Во Франции его бы признали бездарным юмористом.

Но он действительно был на одном из громадных сибирских предприятий, производящих термостаты. В термостатах использовалась платиновая проволока. Бракованная продукция, естественно, выбрасывалась на свалку. И, что было еще более естественно, вместе с платиной.

Узнав, что он из «Крокодила», дирекция на всякий случай отказалась выдать пропуск на территорию завода.

Андрей проник на объект через дыру в заборе, без труда разыскал свалку, где и нашел в большом количестве бесценный мусор.

Два часа он неистово выдирал платину из металлических корпусов, удивляясь отсутствию конкурирующих преступных кланов и бесстрашных гангстеров-одиночек. Средь миллионов стояла милая тишина, трещали в жухлой крапиве малохольные кузнечики, посвистывали крыльями одинокие вороны, предпочитая платине пищевые отходы, припекало скромное сибирское солнышко, и Андрей, сняв рубашку, даже позагорал немного.

Вышел он, с трудом волоча чемодан, все в ту же дыру, купил билет в плацкартный вагон, забросил чемодан на верхнюю полку и, прежде чем отлучиться в ресторан, бросал небрежно попутчикам:

— Там, наверху, у меня чемоданчик с платиной, так вы уж поглядите за ним.

— Поглядим, — весело откликались попутчики, — если нам отсыпешь!

— А как отсыпать, если там одни слитки? — возражал Андрей, но соседи уже молчали, уткнувшись в кроссворды и карты. Игра в платину им уже наскучила.

Потом был фельетон, был областной скандал с увольнением виновных и наказанием безумного руководства, которое, похоже, и само было изумлено платиновыми событиями.

Драгоценное содержимое чемодана было немедленно сдано в закрома государства, где растворилось в потоке всеобщего безобразия и разгильдяйства.

Но целую неделю, с момента выхода из дыры в заборе и до своего появления в редакции, Андрей Владимирович Никольский, спецкор «Крокодила», был самым богатым сатириком на земле.

Жаль, не догадались подать заявку в Кишу рекордов Гиннесса — не то время было…

ПИСЬМО НЕДРУГУ

Мануил Григорьевич Семенов был одним из самых замечательных советских журналистов, и, я убежден, придет время, — и историки подробно осветят его мученическую жизнь на посту главного редактора «Крокодила», хотя трудности у историков будут немалые: Мануил Григорьевич был крайне скуп на рассказы о себе.

Он получал выговор за выговором, а иногда — непосредственно от Секретариата ЦК КПСС, и число взысканий перевалило за полтора десятка, а мы, его подчиненные, ничего подчас об этом не знали, просто все чаще видели его молчаливым и насупленным.

Он все брал на себя, никого не подставляя, никого не казня и никому не жалуясь.

В тяжелейшие времена застоя, на которые пала его редакторская до ля (потом он скажет: сатирик — это участь), он отчаянно боролся за то, чтобы стиснутый и спеленутый «Крокодил» был флагманом сатиры, и ему это удавалось.

Уход Семенова в середине семидесятых был непонятен и загадочен. Случилось это внезапно, без всякой предварительной подготовки, среди начатых и не завершенных им дел. Тогдашнее руководство отдела пропаганды торжественно объявило коллективу, что причина ухода — только личное желание, и были устроены торжественные проводы, на которых Мануил Григорьевич печально сказал, что вырастил он дерево, которое дало обильные плоды, а теперь пора и отдохнуть в тени этого дерева.

Он повторил эту фразу несколько раз в течение вечера, и Борис Данелия, самый романтический спецкор «Крокодила», вдруг повернулся ко мне и сказал:

— Ты все слышал? Он же дает нам понять, что его ушли!

Увы, у меня нет никаких доказательств для такого вывода, но незадолго до своего ухода Мануил Григорьевич дал мне, случайно оказавшемуся у него в кабинете, прочесть письмо, адресованное печальной памяти Медунову.

Я не знаю, почему он вдруг протянул мне письмо. Может, это было молчаливое уведомление: если что, знай… А может, естественное желание сатирика, чтобы творчество его было оценено коллегой-профессионалом, кто знает!

Это было не просто письмо, а фельетон высшего крокодильского порядка. В ответе Медунову на его протест по поводу выступления журнала о краснодарской вотчине Мануил Григорьевич с таким сарказмом, с таким непередаваемым презрением и убийственной логикой доказывал убогость и ничтожество этого любимца Леонида Ильича, что мне стало тревожно за автора.

Поняв это, Мануил Григорьевич слегка пожал плечами:

— А что делать, надо же кому-нибудь…

Где это письмо? В каких архивах, в каких папках осело? Я верю, настанет день, и в собрании сочинений Мануила Григорьевича Семенова, а он достоин такого собрания, письмо это все же займет свое место — в разделе «Переписка с недругами»…

Фотография на память. Слева направо: Крокодил, Мануил Семенов, Валентин Катаев, Марк Виленский и автор этой книжки. Дружеские улыбки начала семидесятых…