Повеселевший Дюрок был награжден взглядом, в котором сияли тысячи звезд. Он рассмеялся.

– Я прекрасно знаю, что это вам понравится больше, но тем не менее не питайте особых надежд. Имя, которое вы носите, укрывает вас от публичного скандала. Хотя это не значит, что в частной беседе вам будут говорить только нежности.

– Что заставляет вас так думать?

Дюрок вытащил табакерку, сделал понюшку, затем стряхнул со своего великолепного мундира из вышитого серебром фиолетового бархата табачные крошки. Сделав это, он усмехнулся.

– Лучше всего ответить на ваш вопрос, моя дорогая, могли бы осколки одной из самых красивых севрских ваз этого дворца, которая была уничтожена августейшей рукой Его Величества в тот день, когда он узнал о вашей свадьбе.

– И вы думаете меня этим испугать? – сказала Марианна. – Наоборот, вы не представляете себе, до какой степени вы меня обрадовали. Ничто, кажется, не могло принести мне большую радость. Я испытывала… да, страх, но только до ваших слов…

И это было действительно так. Страх перед его напускной учтивостью, перед его дежурной улыбкой, перед его безразличием… Лучше любой гнев, но только не это! Безразличие – единственная вещь, перед которой Марианна чувствовала себя беззащитной.

Кабинет Императора в Сен-Клу выходил на большую, засаженную розами и пеларгониумом террасу. Висевшие на окнах полосатые занавеси и ветви старых лип над ними оставляли его в приятной тени, контрастирующей с купающимися в солнечном свете просторными газонами. И хотя на первый взгляд обстановка была такой же, как и в Тюильри, рабочая атмосфера здесь сильно смягчалась благоуханием лета и прелестью зеленых садов, созданных для радостей жизни.

Опустив свой шарф на подлокотник кресла, Марианна направилась к одному из окон-дверей, чтобы отвлечься созерцанием природы от, как она полагала, долгого ожидания. Но едва она успела дойти до порога, как донеслись звуки быстрых шагов Императора по плиткам наружной галереи. Дверь отворилась, хлопнула… Марианна снова склонилась в реверансе…

– Никто не делает реверанс подобно тебе, – заметил Наполеон.

Он остался стоять у двери, по привычке заложив руки за спину, и смотрел на нее. Но он не улыбался. Как и недавно, он только констатировал факт, не произнося комплимент, который доставил бы ей удовольствие. К тому же, прежде чем Марианна собралась ответить, он пересек комнату, сел за бюро и указал на кресло.

– Садись, – отрывисто бросил он, – и рассказывай!

Переведя дыхание, Марианна машинально села, тогда как он, словно забыв о ее присутствии, принялся рыться в груде бумаг и карт, загромождавших его рабочий стол. Вглядевшись получше, молодая женщина нашла его пополневшим и усталым. Его матово-бледная кожа пожелтела той желтизной, которую приобретает, старея, слоновая кость. Щеки сильней подчеркивали синеву под глазами и усталые складки у рта.

«Видно, кавалькада с большим шумом по провинциям Севера дает себя знать», – подумала Марианна, решительно отметая инсинуации Талейрана относительно основной деятельности императорской супружеской пары. Наполеон взглянул на нее.

– Ну?.. Я жду…

– Рассказывать… но что? – мягко спросила она.

– Да все… об этом сногсшибательном браке! Можешь не объяснять причину, я знаю ее.

– Ваше Величество знает причину?

– Конечно. Оказалось, что Констан питает слабость к тебе. Когда я узнал об этом… браке, он мне все рассказал, только чтобы ты избежала моего самого величайшего гнева!

Было ли это следствием тлевшего до сих пор под пеплом безразличия того самого гнева, но внезапно кулак Наполеона с силой обрушился на бюро.

– Почему ты мне ничего не сказала? Я имел право, мне кажется, быть предупрежденным… и немедленно.

– Без сомнения! Но, сир, могу ли я спросить у Вашего Величества, что бы это изменило?

– Изменило… в чем?

– Скажем… в дальнейшем развитии событий. И затем, я действительно не видела возможности, после того что произошло в тот вечер, снова просить аудиенции у Вашего Величества, чтобы сообщить новость. Я опасалась оказаться слишком не к месту среди торжества вашей свадьбы. Лучше было исчезнуть и найти выход из положения своими собственными возможностями.

– Грандиозные возможности, как оказалось, – съязвил он. – Сант’Анна! Черт возьми! Недурная находка для простой…

– Остановитесь, сир! – сухо оборвала его Марианна. – Ваше Величество готовы забыть, что имя Мария-Стэлла было лишь маской, карнавальным костюмом. Замуж за князя Сант’Анна вышла не она, а дочь маркиза д’Ассельна. В рамках нашего сословия такой союз вполне естествен! Ваше Величество, кажется, единственный, кого он удивляет, судя по тем откликам, которые мне пришлось слышать после возвращения. Высший парижский свет нашел гораздо более удивительным…

Снова кулак обрушился на бюро.

– Довольно, сударыня! Вы здесь не для того, чтобы сообщать мне, как и на что реагирует Сен-Жермен. Я знаю это лучше вас! Что я хочу услышать, это каким образом вам удалось стать женой человека, которого никто никогда не видел, живущего безвыходно в своих владениях, скрывающегося даже от своих слуг? Я полагаю, что не он же приезжал сюда, чтобы найти вас?

Марианна ощутила, как в ней закипает гнев. Она вскинула голову и крепко сжала руки в перчатках, как привыкла делать в трудную минуту. Настолько же спокойная внешне, насколько в действительности взволнованная, она ответила:

– Один из моих родственников устроил этот брак… во имя спасения чести семьи.

– Один из ваших родственников? Но я считал… А, понял! Держу пари, что речь идет о кардинале Сан Лоренцо, этом наглеце, которому дурачок Клари, желая вам понравиться, отдал свою карету, несмотря на мой приказ. Интриган, как и все ему подобные!

Марианна позволила себе улыбнуться. Готье де Шазей был вне пределов досягаемости императорского гнева. Ему ничуть не повредит ее признание.

– Заключайте пари, сир, вы выиграете! Это действительно мой крестный, поскольку он теперь глава нашей семьи, сделал для меня такой выбор. Что было тоже вполне естественным.

– Только не для меня!

Внезапно Наполеон вскочил и стал метаться по комнате одному ему свойственной нервной походкой.

– Совершенно не для меня, – повторил он. – Это мне, отцу, надлежало позаботиться о будущем моего ребенка. Если только, – добавил он безжалостно, – я не заблуждаюсь относительно моего отцовства?

Марианна резко поднялась и обратила к нему лицо с пылающими щеками и сверкающими глазами.

– Я никогда не давала вам повода сомневаться во мне, тем более оскорблять! И я хотела бы теперь узнать, какого рода могли быть действия Вашего Величества относительно этого ребенка, кроме принудительного брака матери с кем угодно?

Воцарилась тишина. Император кашлянул и отвел глаза от прикованного к нему дерзостно-вопрошающего взгляда.