Во дворе жмурящемуся от непривычного дневного света Александру пришлось долго ждать, пока Рустам горячо препирался с такими же, как и он, увешанными оружием бородачами в новеньком камуфляже, сидящими и лежащими в тенечке в живописных позах. Пребывая в плену, Бежецкий иногда ловил себя на мысли, что все эти воины ислама неприятно напоминают ему храбрых кубинских барбудос Фиделя, которыми в далеком и безоблачном пионерском детстве искренне восторгался. Вот этому, жадно, взахлеб пившему из армейской фляги, надеть берет вместо зеленой банданы — вылитый команданте Че. А вот тот, дремлющий, обняв обернутый лентой “ручник”, здорово смахивает на самого Федю Кострова… Самое страшное, что и эти парни, наверняка ровесники Александра, тоже в детстве читали те же книжки, пели те же песни о товарище Че и носили такие же, как и Саша, красные галстуки. Какая же сила развела их по разные стороны баррикад? И кто постоянно подпитывает эту силу, поставляя новенькое оружие в заводской смазке, тонны боеприпасов, упаковки с обмундированием, ящики с тушенкой?

Александр вспомнил, как его батальон зачищал базу незаконных вооруженных формирований в одном из горных аулов. Ребята матерились, выгребая из слегка обгорелых тюков ни разу не стиранный камуфляж, пачки белья в целлофане, новенькие горные ботинки. На всех вещах — ярлычки российских фабрик. Тогда весь батальон переоделся, а пацаны, поскидывав изношенное до лохмотьев и перепревшее, завшивленное белье в огонь, наконец стали похожи на солдат регулярной армии, а не на банду дезертиров. Правда, два часа спустя на вертушках прибыли высокие чины. Согласно приказу, трофеи были оприходованы и вывезены в тыл для уничтожения по акту. Слава богу, раздевать бойцов не стали… Один чинуша из столичных долго распекал Александра, сыпля угрозами и обещая сурово и разнообразно покарать за самоуправство, причем самой мягкой карой был размен одной звезды на четыре. Бежецкий, которого перспектива понижения в звании тогда волновала меньше всего, бесстрастно стоял навытяжку перед кипятящимся шаркуном и непроизвольно разглядывал то место на туго обтянутом необмятым камуфляжем животе, куда, по его мнению, должна была войти “акашная” пуля, чтобы наверняка наворотить делов в протухшем полковничьем ливере. Под конец затянувшееся глумление над боевым офицером настолько надоело остальным членам комиссии, среди которых имелись и повыше чином, что “полкана” одернули и даже милостиво разрешили бойцам взять из трофеев по два сухпая, а также пополнить запас патронов и гранат…

* * *

Наконец горцы решили все свои проблемы и после недолгой, но не менее горячей перепалки за свободные места погрузились в машины и выступили небольшой колонной, видимо, к месту обмена. На технике, почти сплошь открытой, к их кубинскому виду добавилось еще что-то неуловимо цыганское.

Трясясь вместе с неизменным Рустамом в кузове раздолбанной на горных серпантинах “газели”, Александр, радость которого как-то незаметно улетучилась, невесело думал о том, что его ожидает у своих. Конечно, бок обязательно подлечат, может, даже в путевом госпитале, подкормят, возможно, домой на пару недель отпустят. А потом?

Кавказская война, то затухая, то разгораясь с новой силой, перемалывая в своей зловонной пасти тысячи молодых жизней с обеих сторон и выплевывая только цинковые гробы и калек, идет уже девятый год. Александр хорошо помнил, как воспрянули все духом, когда в памятном девяносто шестом внезапно, между двумя турами выборов, после тяжелой и продолжительной болезни скоропостижно дал дуба всенародно избранный. Как все ждали перемен, конца опостылевшей войне, прекращения осточертевших всем реформ и прихватизации… Но Ельцина сменил сначала Газовщик, а затем, почти сразу, сам главный прихватизатор — Рыжий. Пока в Москве кипели события, выдохшиеся было боевики поднакопили сил, оправились и вытеснили наших, которым никто уже не отдавал никаких приказов, с Кавказа, попутно прихватив некоторое количество исконно русских земель. Войска, подчиняясь бессвязным приказам, безучастно отступали, оставляя без подмоги местное казачество, которое, наконец плюнув на армию и центральные власти, быстро организовалось в такие же, как и у чеченцев, полевые отряды, самостоятельно вооружилось и, вспомнив навыки полувековой давности, начало настоящую партизанскую войну, которой ни сами недавние борцы за независимость, ни их заокеанские друзья-вдохновители, ни московские “защитники демократии” никак не ожидали.

Когда летом девяносто восьмого Лебедь (весьма нелегитимно) пришел к власти, разогнав и прихватизаторов, и соперничавших с ними большевиков, оказалось, что идти на перемирие уже поздно. Кавказ кипел от моря до моря. Усмирение мятежной провинции переросло в войну с не понятными никому целями. То ли гражданскую, то ли колониальную — внятно определить не смог никто. Самым страшным было то, что и среди единоверцев-казаков нашлись (да вообще-то никогда они и не терялись) горячие головы, ратующие за отделение области Войска Донского от России. По некогда цветущему краю шастали банды новоявленных махновцев, восседавших вместо тачанок на бэтээрах, а то и на танках и не подчинявшихся никому, кроме своего местного батьки. Опять, как полсотни лет назад, завыли, заголосили, провожая сыновей, матери по всей необъятной России-матушке. Это был уже не Афган и не Чечня, впервые за полстолетия пацаны уходили не на срочную службу, а на войну, на фронт. Как ни странно, народ все понял правильно (с кремлевской, понятно, точки зрения, и “все как один…”.

Загнать кавказскую вольницу в берега, хоть и не с первой попытки, удалось, но цепная реакция развала поразила всю Россию. Наконец аукнулись пресловутые реформы. Западные благодетели, почувствовав, что власть над, казалось бы, узаконенной новой колонией ускользает из рук, перекрыли санкциями поток импортного продовольствия и ширпотреба, местная коммерция, выкошенная потугами Ржавого Толика удержать бюджет в рамках и привлечь инвестиции, за год-другой, естественно, возродиться не могла, промышленность и сельское хозяйство, сладострастно и упоенно добиваемые “реформаторами”, лежали уже не на боку, а в руинах. По стране гуляли уже не “лимоны”, а “арбузы” и “трюфели” (триллионы рублей). Quo vadis[1], Россия?…

* * *

“Газель”, прервав течение невеселых мыслей, дернулась и остановилась. Рустам, выглянув из-под дырявого тента, спрыгнул на пыльную дорогу, а затем, с заботливостью неуклюжей наседки, и Александру помог выбраться из кузова.

Сквозь медленно оседающую пыль Бежецкий разглядел в отдалении бэтээр и пару открытых “уазиков”.

Оттуда в сторону горской кавалькады направлялись трое безоружных на вид людей в камуфляже. К ним, снова подняв облако улегшейся было пыли, лихо подкатил открытый джип, как мартышками увешанный вооруженными до зубов “чехами”.

О содержании беседы легко можно было догадаться по оживленной жестикуляции, потрясанию автоматами и беспрестанному передергиванию затворов. Несмотря на кажущуюся малочисленность, наши беспокойства не проявляли, что позволяло заподозрить нехилую подготовку к встрече. Вот на той высотке, например, очень удобно мог расположиться снайпер, а то и пара, а вон в том участке зеленки — легко укрыть еще парочку бэтээров или бээмпэ…