Вторая волна журналистского интереса была уже не за горами – уже совсем скоро «правые» начнут предвыборную компанию в ГД, и от желающих взять интервью невозможно будет отбиться, а пока… Пока возникали какие-то странные личности, от одной из которых я только что с горем пополам отбилась. Бойкая журналистка весьма подозрительного вида (скорее напоминавшая девочку с ближайшей панели) каким-то образом пробралась в стены здания, где вальяжно расположилась сама президентская администрация в лице ее членов и члеников, и долго и упорно доказывала мне, что ее газете (по-моему это была небезызвестная «СПИД-инфо») безумно интересно все, что связано с только что родившейся на свет божий партией Немцова «Россия молодая». В чем я, конечно, сильно сомневалась.

Не прошло и часа, как в приемную, которую я делила с секретарем Немцова, влетела еще одна колоритная девушка и быстро прямо с порога бросила:

– Боря здесь? – и, не дожидаясь ответа, направилась к кабинету Немцова.

Но я успела ее остановить:

– Простите, вы не представились. Кто вы и зачем вам нужен Борис Ефимович? – спросила я.

Девушка остановилась, повернулась ко мне и пристально на меня уставилась. Весь ее вид выражал недоумение, смешанное с невысказанным вопросом: кто ты такая и что ты себе позволяешь? Меня несколько удивило, что Ирина Королева – секретарь Немцова, смотрит на нас с большим интересом, но молчит. Отступать я не собиралась, поэтому снова попросила девушку представиться, тем более, что выглядела она совсем не так, как подавляющее число женской половины обитателей здешних кабинетов. Девушка была молодой, очень интересной, крупной, яркой, ладно скроенной и крепко сбитой, с буйными кудряшками вокруг чуть полноватого лица, высокой, бесшабашной и очень уверенной в себе. Да и ее одежда сильно отличалась от серо-коричневых одеяний околокремлевских тетенек (хотела написать – дам, но это слово никак не ложится на образ среднестатистической работницы президентской администрации). На ней были плотно сидящие джинсы, короткая маечка, открывающая живот, и расстегнутая трикотажная кофточка.

Прошла еще пара минут, но незнакомка, демонстративно игнорируя мой вопрос, продолжала молчать, и тут открылась дверь кабинета и возник Немцов собственной персоной.

– Борька, – взвизгнула девица – и бросилась обнимать бывшего первого вице-премьера.

– Ленка, ты. А я услышал голоса и подумал – что тут происходит?

Защищенная объятьями Немцова «Ленка» совсем осмелела и спросила с несколько капризной интонацией всесильной фаворитки:

– А почему она меня не пускает? После чего показала на меня пальчиком.

Пока Немцов собирался с мыслями, в разговор вступила я:

– Да, Борис Ефимович, вы уж объясните мне, кто это, чтобы я понимала на будущее, пускать девушку или не пускать.

– Ты что, Лиль, конечно пускать. Это же моя лучшая подруга – Трегубова. Кремлевский пул, – с какой-то грустно-уважительной интонацией сказал Немцов. – Замечательная девушка. Посмотри: какая красотка.

Немцов как-то приобнял девушку за плечи и поставил ее перед собой лицом ко мне.

– Поняла, красотку пускаем не глядя, – сказала я улыбнувшись. Меня позабавило, что Немцов гордо демонстрировал журналистку так, словно имел непосредственное отношение к созданию этой самой красоты.

– Знаешь, – никак не успокаивался Немцов, – она, как моя Жанка (Жанна – старшая дочь Немцова) – пахнет молочком и сливочками.

– Ну, если сливочками, – сказала я смеясь, – то не просто пускаем, а даже приглашаем.

– Приходите, Лена, к нам в любое время, когда у вас возникнут вопросы. Обещаю, что Борис Ефимович всегда будет давать вам интервью в первую очередь. Это я вам как пресс-секретарь Немцова обещаю. Кстати, я уже поняла, что вы Лена, а я – Лиля. Так что, будем знакомы.

Так закончилась моя первая встреча с Ленкой Трегубовой – будущим «кремлевским диггером», автором тех самых «баек», которые так круто изменят ее жизнь.

Позже у нас с Леной сложились прекрасные отношения. Впрочем, не только с ней, но и со всеми журналистами, с которыми мне посчастливилось работать. Я любила нашу команду – всех, кто постоянно работал с нами в Думе, кто писал об СПС, о наших съездах, о предвыборных компаниях, о проблемах и скандалах, о наших лидерах, о бесконечных переговорах с «Яблоком», о нашей поддержке Путина и нашей борьбе с Путиным, о разброде и шатаниях, о силе и о слабости, об успехах и поражениях, о достижениях и провалах, об ошибках и правильных решениях. Я любила всех «своих» журналистов. Почему? Потому что я знала: что это такое – быть в их шкуре. Я пришла сюда с той стороны, и поэтому для меня главным было максимально облегчить им задачу. Именно в этом я видела одну из самых важных составляющих своей работы.

А с Трегубовой помню еще один случай. Это произошло на одном из партийных съездов. Я увидела в фойе грустную-грустную Ленку, которая тихо поманила меня пальцем в небольшой закуток. Мы замаскировались где-то за стенкой. По ее глазам, я поняла: что что-то случилось.

– Ну, Лен, выкладывай, что произошло? Есть проблемы?

– Да, Чубайс.

– Что – Чубайс? А тебе-то он чем нехорош? Ты же у него в подругах ходишь. Ну, не так, конечно, как с Борисом, но все же.

– А, Лиль, долго объяснять. Я тут одну глупость сотворила, меня теперь к нему не подпускают.

– Расскажешь, что случилось?

– Можно, не буду? Ты мне на слово поверь: виновата меньше, чем он думает.

– Ну, хорошо. Так зайди к ним в комнату отдыха (был как раз перерыв в заседании, и вся партийная верхушка была именно там). Ты же буйная – ты сможешь. Прорвись к Чубайсу, объясни все и извинись.

– Не-а, боюсь. Злой он на меня. Лиль, зайди ты, тихонечко спроси: готов ли он со мной поговорить?

И глаза у нее были такие, ну как у побитой собаки. Что было делать?

– Стой тут и никуда не уходи.

Я пошла в комнату отдыха. И мой шеф, и Чубайс были там. Я тихонько подошла к Немцову, пошепталась с ним, объяснив ситуацию.

– Я в курсе. – сказал Борис. – Но вмешиваться не буду. Пусть сама просит.

Я отошла. Подумала. Еще немного покрутилась на глазах у Чубайса.

– Лиля, вы что-то хотите? – наконец спросил он.

– Тут такое дело, Анатолий Борисович. Там у стенки стоит Трегубова…

– И что, что стоит Трегубова? – тон Чубайса не обещал ничего хорошего.

– Стоит и плачет. – продолжила я. – Стоит, плачет и переживает, говорит, что виновата, хочет с вами поговорить и боится.

– Ну, если плачет… Ладно, зови.

Я бегом побежала к Ленке, привела ее к Чубайсу и оставила их одних – разбираться. Минут через тридцать я увидела лучезарно улыбающуюся Ленку, беседующую уже с Немцовым, и поняла, что примирение состоялось.

Все остальное было после: после ее убрали из кремлевского пула, после она написала свою книгу, после «Байки кремлевского Диггера» вызвали скандал и недовольство в Кремле, после ей негде было работать и не на что жить, после ей пришлось уехать из страны.