тех пяти первых, что, спасаясь от резерваций, ещё до Империи, будь она проклята, ушёл в Россию и обосновался на Великой Равнине, а он сам – шеванез по названию, его род пришёл гораздо позже и получил разрешение поселиться, всё это для них, фронтовиков, по фигу. Есть племенное родство, а есть фронтовое братство.

– Тут ведь ещё проблема, – Гичи Вапе шёл медленно, словно раздумывая, а не подстраиваясь к его шагу. – Дети. Понимаешь, мы теряем детей уехавших. Приехали-то мужчины, женщин и детей в резервациях почти не оставалось, там не этноцид, геноцид шёл в полном объёме, – Громовой Камень кивнул, показывая, что знает и понимает разницу. – А здесь пошли конфликты, и многие уезжают именно из-за этого. Там они женятся на русских, и… словом, это называется оскудением генофонда.

– Ты, комбат, меня не убеждай, я всё уже понял.

Гичи Вапе кивнул и, открывая перед ним очередную дверь, тихо сказал на шауни:

– Спасибо, собрат.

Было уже совсем темно, когда Громовой Камень тяжело взобрался на высокое крыльцо дома Михаила. Оформление бумаг, как в любой канцелярии, дело не быстрое, а потом они с Гичи Вапе посидели в чайной, а ещё потом он зашёл к Веронике Львовне, поговорил о прошлом и проконсультировался по кое-каким методическим и дидактическим вопросам. Так что и находился, и насиделся, и наговорился он сегодня досыта.

В прихожей, освещённой из кухни, он снял и повесил шинель, сел на табуретку и с натугой, но довольно удачно стащил сапоги. Выбежавшая из кухни Росинка подала ему мягкие простые мокасины и забрала на просушку портянки, а Михаил громко позвал:

– Давай, браток, как раз вовремя.

Стол был уже накрыт к ужину и… даже стопочки стояли. Громовой Камень подошёл к умывальнику, вымыл руки, ополоснул лицо и вытерся чистеньким полотенцем, висящим рядом на гвозде.

– У меня отгул завтра, – объяснил Михаил, открывая бутылку водки. – Так что можем себе позволить.

– Давай, – согласился, усаживаясь за стол Громовой Камень. – У меня там в карманах ещё.

Михаил кивнул возившейся у печки Росинке, и та, выбежав в прихожую, тут же вернулась с двумя консервными банками.

– О! – восхитился Михаил. – Гуляем, браток!

– Гулять, так гулять, – улыбнулся Громовой Камень.

Росинка с явно привычной ловкостью открыла банки, выложила на тарелки залитых маслом и густым красно-оранжевым соусом рыбёшек и, как и вчера, села за стол.

– Ну, – Михаил разлил водку. – Не праздник, так что за знакомство и на удачу.

Они чокнулись и выпили. Громовой Камень до дна, а Михаил оставил глоток Росинке, чтоб и она отметила знакомство. Выпив, набросились на еду.

Когда утолили первый голод, Михаил жестом показал на бутылку. Дескать, по второй? Громовой Камень, отказываясь, мотнул головой, и Михаил кивнул Росинке, чтобы та убрала бутылку и стопки.

– Ну как, браток, удачно сходил?

– Да, – улыбнулся Громовой Камень. – Завтра получу подъёмные, литер и вперёд.

– С Равнины уезжаешь? – удивился Михаил. – Отпустили?

– Посылают, – поправил его Громовой Камень.

– А! – понимающе кивнул Михаил. – Ну, наше дело солдатское. Куда пошлют, туда и пойдём.

Росинка, как и вчера, ела с ними, но молчала, участвуя в разговоре только взглядом и улыбкой. Ели кашу с тушёнкой. Потом долго пили чай. И неспешно говорили о всяких житейских делах. Заработках, ценах, огородах. Войну не вспоминали. Не с чего и незачем. Не день Памяти или Победы. Вот тогда – другое дело, и четыре положенных тоста, и разговор соответствующий, а сегодня-то чего ж…

– Завтра ты как?

– Автобус в десять-десять, – улыбнулся Громовой Камень. – А канцелярия с восьми.

– Понятно, – кивнул Михаил. – Всё успеешь. Давай на боковую тогда?

– Давай, – согласился Громовой Камень.

В самом деле, день был долгим, надо отдохнуть.

Легли, как и вчера. Вытягиваясь под колючим не вытертым одеялом, Громовой Камень поудобнее уложил раненую ногу и мгновенно заснул, ни о чём уже не думая.

Спал он без снов и проснулся на рассвете, как по сигналу. По-фронтовому быстро привёл себя в порядок, попрощался с Михаилом и Росинкой.

– Счастливо оставаться.

– Счастливого пути.

– Удачи тебе, браток.

– Спасибо вам за всё, – и ритуальное: – Вы остаётесь, я ухожу.

Выйдя на крыльцо, он глубоко вдохнул по-утреннему прохладный воздух – всё-таки поздняя в этом году весна, ведь по-русски май уже – и не спеша пошёл по уже знакомой дороге к центру.

«Наше дело солдатское», – сказал Михаил. Всё так, всё правильно. Он – не беглец с Равнины и не дезертир с фронта просвещения, а посланец. На него возложена, говоря высоким штилем, миссия. А по-простому, то боевое задание. Он не беглец, а кутойс – учитель. Интересно, какое племя дало это слово? От скольких племён не осталось ничего, кроме нескольких слов, непонятных имён, необъяснимых обычаев. И как Великая Равнина принимала остатки племён и просто случайно спасшихся одиночек, и они становились шеванезами, так и язык шеванезов – шауни – принял эти слова и имена. И сделал их своими. Как и множество русских слов, и даже английских. И остался собой – шауни.

А вот и канцелярия. Дохромал незаметно. Громовой Камень на секунду остановился перевести дыхание и стал взбираться на крыльцо. Отвык он за зиму в стойбище от ступенек. А всё-таки в городе лучше: сколько вчера, да и сегодня ходил, а ни разу не упал. Так, а что сначала – литер или подъёмные?

Оказалось, что и то, и другое в кассе. Конечно, сначала его немного погоняли по столам и кабинетам, но всё, что надо, он подписал, где положено, зарегистрировался, и вот – все документы и деньги на руках. И здесь он выслушал напутствия и пожелания. Всех поблагодарил, всем пожелал счастливо оставаться. Гичи Вапе не было, да он и не искал. Вчера всё обговорили. Адрес свой Гичи Вапе ему дал, чтоб если что, связаться по-быстрому, а не через Совет. Ну, всё, отрезано, пора в дорогу, а там будь что будет.

И до автовокзала Громовой Камень добрался быстро. Ну, автовокзал – это, конечно, громко сказано. Деревянный домик диспетчерской, кассы, комнаты для водителей и зала ожидания для пассажиров. Всё маленькое, простенькое, но с табличками на шауни, красиво написанным расписанием… Словом, всё, как положено.

Кассирша была метиской. Как и большинство девушек в канцелярии Совета.

– До Кратово, – протянул он ей свой литер.

Она быстро и точно оформила ему билет.

– Уезжаете? – спросила она по-русски, возвращая ему литер.

– Да, – кивнул Громовой Камень, пряча литер в нагрудный карман гимнастёрки.

– Счастливого пути, – вздохнула она и улыбнулась. – Отправка строго по расписанию.

– Спасибо.

Громовой Камень взял и сунул в карман шинели билет, подобрал свой чемодан и