видим Горячий пляж. Пытаюсь отыскать на той полоске берега нашу невзрачную на вид гостиницу «Приют скитальцев». Там ребята. Наверно, еще спят. Кто знает, когда теперь увидимся? Когда я после вызова в штаб заскочил за вещами и стал лихорадочно прощаться, у них были такие лица, что у меня вдруг комок подкатил к горлу. И тогда, спасая положение, инициативой завладел Стас. «Кончайте киснуть, — сказал он. — Давайте на прощанье нашу, курсантскую!» И мы, обнявшись, запели:

Так громче, песня, прозвучи, курсантская,

Чтоб нас услышала балтийская волна.

Погранучилище идет Калининградское,

Идут твои защитники, страна!

«Оркестр, играй туш!» — бодро скомандовал я и решительно зашагал к поджидавшей меня машине. «Почему мы всегда думаем об одном, а делаем другое?» — спросил я себя, прыгая на подножку машины и оборачиваясь к ребятам. Я же их всех люблю, чертей! Готов за них в огонь и в воду! Без них я как перст без длани, как статуя без пьедестала, как вопиющий в пустыне одинокий глас… Почему же я так ухожу, почему не могу дать волю чувствам?..

А песня наша продолжала звучать. Она была со мной и потом, когда я мчался в Южный, и потом, когда мы вкалывали с Рогозным всю ночь на пирсе. Звучит она во мне и сейчас — шесть наших молодых стройных голосов под аккомпанемент Валькиной гитары.

Огибаем по дуге мыс с маяком и берем курс на север. Тают и растворяются в дымке очертания поселка и Горячего пляжа. Лишь темно-зеленый горб вулкана с куполообразной вершиной еще долго рисуется вдали.

— Теперь пойдем вдоль берега, — со знанием дела говорит Рогозный. — Каботаж…

Я молча киваю. Я знаю, что такое каботаж. И вообще, я уже многое знаю о Курилах, но говорить мне сейчас, честно говоря, не хочется — хочется помолчать. Пусть подольше звучит во мне наша песня. Я хочу запомнить голоса ребят и их лица. Всегда сдержанного и несколько холодноватого в своих эмоциях Стаса, высокого, голубоглазого, похожего на киноартиста Столярова из кинофильма «Цирк»; лысеющего сердцееда и балагура Диму Новикова с его броской внешностью (да простит он мое смелое сравнение) героя-любовника; хитрющую мордуленцию Володи Матросова с глазами-щелками на монгольский манер; добрейшее, всегда светящееся улыбкой и участием лицо Витеньки Тарантовича и, конечно же, нашего неотразимого Валентина Альзобу, мечтательного и несколько рассеянного блондина, объект влюбленных вздохов студенток Калининградского пединститута, первейшего спортсмена и гитариста… Интересно, а сам-то я как смотрюсь в этой компании, если взглянуть на себя со стороны? Говорят, что похож… впрочем, неважно на кого. Девчонки (сам замечал) поглядывают, даже кое-кто письма хорошие писал. Но теперь мне это ни к чему — знаю я эту их верность. Чего я хочу? К чему стремлюсь? Честно говоря, я и сам пока не знаю. Представляю, что бы сказал по этому поводу Стас: «Андрей Дмитриев, у тебя нет сомнений, у тебя нет проблем, да и в разговоре ты сплошной пассив. Это плохо, Андрей Дмитриев! Помнишь, как отвечал Толстой на вопрос «Как живете?»? «Слава богу, беспокойно…» «Нет, — отвечаю я воображаемому Стасу, — ты не прав, Стас Прокофьев! Есть у меня и желания, и сомнения. Я хочу утвердить себя. Вот главное мое желание. Почувствовать, что имею моральное право на ответственные решения за себя и за других — моих будущих подчиненных. Получится ли это у меня, честно признаюсь, не знаю. По натуре я очень стеснительный, и это мне всегда мешало. А вообще-то Валька прав. Когда мы вместе, все кажется нипочем. Там слово вставил, там поддакнул, а решение вроде как принял. Другое дело — один на один с собой. Тут за спины других не спрячешься, чужим умом не проживешь…»

ЗАСТАВА

В полдень мы проходим пролив Екатерины. Без курьеза здесь не обходится. Правда, отделываюсь я легким испугом. Но швыряло и трепало наше суденышко (без преувеличения) как щепку. И это в штилевую погоду! Оказалось, что вся эта свистопляска — обычное для курильских проливов явление — сулои. Проще говоря, толчея и завихрение воды, океан в вечном единоборстве спорит с морем. Но выяснилось все это потом, а поначалу было вовсе не до шуток. Особенно мне, еще не бывавшему в таких переделках. На палубе просто сшибало с ног, а в кубрике я с непривычки изрядно приложился лбом о переборку. «Конец света, — думаю, — напоролись на камни!»

Наш доблестный командир Леня Петров (однофамилец нашего Олега) долго хохотал потом: «Вот и облобызала тебя, лейтенант, Катерина на предмет знакомства…» Леня Петров хороший человек, но так зло я бы не шутил, от этого поцелуя у меня даже в глазах потемнело.

В проливе на самом мысу стоит маяк. Рядом с маяком — крохотный домишко. На одну семью, самое большее — на две. И вокруг на многие километры, кроме дикой мрачной природы и бушующего океана, нет ничего живого. Этот маяк — последний обитаемый клочок земли на пути к нашей заставе. И единственный в радиусе полусотни миль. Так, по крайней мере, говорил мне накануне Рогозный.

Я уже привык к тому, что по мере моего продвижения к месту назначения стремительно, по убывающей, менялись масштабы населенных пунктов и, наоборот, в обратной последовательности — мое представление о них. Кто знает, не займет ли со временем этот маяк достойное место в ряду прочих «столиц мира»?

После болтанки в проливе мы оказались в спокойных охотских водах. И словно бы попали в другой мир. Стояла такая тишина, что слышно было, как жирные топорки плюхались в воду метров за двадцать от нашего «фрегата». Очередная смена декораций. Охотское побережье, в отличие от Тихоокеанского, более возвышенное и, пожалуй, более мрачное. Скалы нависают над морем исполинскими глыбами. У берега, подобно нацеленным в небо гигантским перстам, торчат кекуры, или, как называют их здесь, чертовы пальцы, — одинокие остроконечные скалы из черного базальта. Бухт почти нет, береговая линия изрезана слабо, и оттого сам берег кажется сплошным монолитом. Словом, природа поработала здесь масштабно. Чтобы достойно завершить начатую картину, она ко всему еще взгромоздила над всем этим вулканы. Представляю, как смотримся мы со своей посудиной с вершин этих заоблачных гигантов. Лилипуты в стране Гулливерии…

Я часто думал потом, почему Курилы производят в первый раз такое ошеломляющее впечатление. Конечно, все это необычно. Экзотика. Но еще и контрасты, некий географический обман. Возьмите любую карту мира и попытайтесь отыскать на ней Курильские острова. В лучшем случае это — крохотные крапинки суши, не больше булавочной головки. А наяву перед вами — вдруг такая махина! Космос! Вы