В течение довольно долгого времени эти сочинения оставались маркерами, свидетельствующими о масштабах сексуального радикализма. Реакция против Французской революции была легитимистской и в половом, и в классовом смысле. Бо́льшая часть интеллектуалов XIX века проявила враждебное отношение и к Уолстонкрафт, и к де Саду (если они вообще были знакомы с их творчеством). Но секуляризация морального суждения о гендере прижилась. На высокой волне либерализма она приняла форму учения о равных правах, форму требования гражданства для женщин. Когда на собрании в Сенека-Фоллз (США, 1848) началась первая значительная по своим масштабам политическая мобилизация женщин, она была связана с этим учением. С развитием либерализма и утилитаризма все сложнее стало находить аргументы против гражданства женщин. Когда Джон Стюарт Милль написал в своей работе «Подчинение женщин»:

его слова ознаменовали решающий сдвиг в дискуссии по этому вопросу. Отныне равенство стало логической предпосылкой. На рубеже XIX и XX веков в некоторых колониях на границах капиталистического мира (в таких местах, как Вайоминг, Юта, Новая Зеландия, Колорадо, Южная Австралия, Айдахо) белые женщины получили равные избирательные права; борьба за избирательное право разворачивалась также и в странах индустриального центра.

Когда мы говорим о светском морализме, это не означает, что религиозный морализм полностью иссяк. Поразительно: североамериканский феминизм стал массовым движением только потому, что был связан с религией, особенно с Женским христианским союзом борьбы за трезвость. Не менее поразительно, что реакция против феминизма и освобождения геев в Соединенных Штатах в конце 1970-х годов была тесно связана с фундаменталистским протестантизмом. История развития идей о гендерных отношениях отнюдь не является историей устойчиво поступательного развития. Какой бы радикальной ни была новая ступень развития, она обычно содержит в себе и старые системы взглядов.

Но все-таки Просвещение привело к фундаментальному пересмотру характера дискуссии, а к концу XIX века эта дискуссия стала претерпевать новые изменения. Учение о равных правах воспламенило феминистскую мобилизацию в Европе и Северной Америке, а также на других осваиваемых территориях. К 1920 году женщины в этих странах выявили наиболее жестокие формы своего правового неравенства, раскритиковали их и во многих случаях смогли их сломать; в особенности это касалось сфер избирательного права, права собственности и доступа к образованию. Однако представление о равных правах привело к формулировке нового вопроса. Если подчинение женщин не является естественным и справедливым, каким образом оно сформировалось? Каким образом оно поддерживалось? Эти вопросы уже не являются этическими, это вопросы эмпирического порядка, и в системе светского морализма это эмпирические вопросы об «обществе». Таким образом, логическим следствием учения о правах стала социальная наука о гендере.

В известном смысле это было очевидно с самого начала. Уолстонкрафт подробно анализировала, как формировалась нравственность женщины. Она считала, что этот процесс определяется образованием в широком смысле этого слова, и выступала за реформу того и другого. В том же ключе высказывались первые социалисты, например Роберт Оуэн: они говорили о том, что и женщины, и мужчины испытывают на себе деструктивное влияние угнетения, и выводили из этого обстоятельства необходимость образовательной и экономической реформ. Представление о равенстве полов пронизывает движение социалистов-утопистов начала XIX века. Оно стало частью основной социалистической традиции благодаря работам Августа Бебеля и Фридриха Энгельса. У Энгельса это представление наложилось на спекулятивную историю систем родства, представленную такими теоретиками, как Морган («Древнее общество») и Бахофен («Материнское право»). Знаменитая работа Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства» основывалась на этнографическом материале, который устарел вскоре после ее написания, и историографии, которая потеряла актуальность уже на момент завершения работы над рукописью (см. Главу 7). Но эта работа не потеряла актуальность потому, что в ней выкристаллизовалась идея отношений между мужчинами и женщинами как социальной системы, имеющей определенную историческую перспективу развития. Аргументы, которые использовал автор, показывали различия между гендерными системами, существовавшими в доисторический период, и гендерными системами, зафиксированными в писаной истории, а также то, какими они будут в идеальном будущем. Энгельс связал траекторию гендерных отношений с динамикой классовых отношений, но его наиболее важная идея лежит вне этой связи.

Как и все реформаторы того поколения, Энгельс считал сами категории «женщины» и «мужчины» естественными, впрочем, как и качества, которые традиционно приписываются женщинам и мужчинам. Радикальные учения о равноправии могли легко сосуществовать с общепринятыми представлениями о «подлинной женственности», о «женской» и «мужской» работе и о «естественном предназначении» полов. Сторонники женского избирательного права на рубеже XIX и XX веков обычно выступали за то, что публичная сфера должна быть морально облагорожена за счет привнесения в нее заботы и добродетели, т. е. «естественных» качеств женщин. На волне этой программы феминистки, принадлежавшие к высшим слоям общества, влились в благотворительные акции, в программы помощи бедным, в движения по организации детских садов и кампании по организации центров охраны материнства и детства, по обучению домоводству, претворению в жизнь принципов евгеники и т. п.

Наука и радикализм

И все-таки допущение о естественности гендерных отношений, несмотря на свою распространенность и устойчивость, подвергалось критике с нескольких сторон. Во-первых, со стороны эволюционной биологии. Чарльз Дарвин в книге «Происхождение человека» (1874) предложил подробное объяснение так называемого «полового отбора» – механизма эволюции, действующего наряду с «естественным отбором», который описан в его книге «Происхождение видов». Действуя в своем ненавязчивом стиле, Дарвин изъял вопрос о полах из рук теологов и моралистов, превратив его в проблему наблюдения за поведением и сравнения разных видов. Более того, благодаря его труду биологи заинтересовались, зачем вообще нужен пол, и постепенно выработали объяснение эволюционных преимуществ полового воспроизводства. Хотя у дарвинизма и был побочный результат в виде тезиса о «голой обезьяне», т. е. о превосходстве мужчин над женщинами, трактуемого как эволюционный закон, в конечном итоге дарвинизм способствовал расшатыванию патриархата. Уже в силу того, что эволюционная биология сделала сексуальное поведение объектом объяснения, она заронила идею, что модели сексуального поведения нуждаются в объяснении, что они могут быть исследовательской проблемой.

Влияние науки на характер обсуждения усилилось в связи с тем, что к обсуждению присоединились врачи, интересовавшиеся сексуальностью и гендером и созданием околомедицинской специальности, которую впоследствии стали называть сексологией. Медицинские и медико-правовые истории послужили первоначальной основой исследования форм человеческой сексуальности как природного явления. Первый достославный образец такого исследования – книга Р. Крафт-Эбинга «Половая психопатия» (первое издание вышло в 1886 году, за ним последовало бесконечное число расширенных и дополненных изданий). Автор книги с внушающим ужас смакованием каталогизирует множество «извращенных» форм поведения, начиная с трансвестизма и гомоэротизма и заканчивая поеданием фекалий и любовью к пассивному бичеванию. Антропологию разнообразия половой жизни с гораздо большей приязнью изложил Хейвлок Эллис, который в 1897 году опубликовал книгу «Половые извращения» – первый том «Исследований психологии секса». Но центральной фигурой в этом движении мысли был, безусловно, Зигмунд Фрейд.