выглядит иначе, ярче и ближе. Болтаешь вечером по телефону – бокал вина, готовишь завтрак – бокал шампанского. Я никогда не понимала самоубийц. Хотя за каждым из них есть, наверное, своя слезливая история.

– Это факт.

– К черту факты, интересны истории! Загадочный взгляд, как у тебя.

– Загадочный взгляд? Никто мне никогда так не говорил.

– Вот, говорю. Взгляд, в котором есть своя история.

– Что ты этим хочешь сказать?

– К черту ответы, загадка гораздо интереснее. Я видела кучу людей, которые отвечают на вопросы, пытаясь найти истину, им казалось, что они ее нашли, – такие люди перестают думать. На самом деле истина в загадке. Нужно искать загадку, стремиться к загадке, а не возделывать свой сраный зад по три часа в день на тренажерах. Загадка женщины не там.

– А мне нравятся женщины с фигурой.

– Мне тоже, но зад не делает женщину загадочнее. То, что зад прокачан, еще не гарантирует, что ты не окажешься в заднице. Я хочу сказать, что загадка нужнее ответа.

– Интересная мысль, но я не уверен.

– Что и требовалось доказать.

– Что?

– Самая большая неуверенность человека – неуверенность в себе.

– Ты на что намекаешь? Почему я до сих пор не прыгнул?

– Не кипятись. Лично я всегда боялась потерпеть неудачу. Неверие мое в людей было столь глубоко, что ни с кем не хотела иметь дел. Я у всех вызывала праведный гнев.

Парень пропел в духе марша: «Те, кто шагает не в ногу, просто слышат другой барабан».

– Ты злишься на меня?

– Ну конечно, меня бесят придурки вроде тебя, которые готовы добровольно расстаться с жизнью из-за какой-то ерунды. Тебе ее дали, носи, нечего разбрасываться. Хотя, по правде сказать, мне плевать, прыгнешь ты или нет.

– Те, кому по барабану, тоже слышат другой барабан, – теперь начал набивать зажигалкой по железу свой марш.

– Потише ты, малышку разбудишь.

– Сколько ей?

– Год. У меня уже двое.

– Серьезно? Никогда бы не подумал. Отлично сохранилась.

– Когда у меня родился первый, я целый год проходила в трениках. На красоту не было ни сил, ни времени. Сейчас любая мать с коляской, прической и макияжем приводит меня в восторг. Как? Откуда они берут на это время, чтобы так легко его тратить. – Девушка замолкла. – Тебе не кажется?

– Что?

– Что мы здесь зря тратим время. Давай, вылезай уже. Я замерзла.

Парень снял свою куртку и протянул девушке:

– На, накинь, – остался он по ту сторону баррикад.

– Спасибо, а ты упрямый, – взяла она куртку и накинула себе на плечи.

– И очень неуверенный в себе.

– Обиделся? Ты думаешь, у меня такого не было? Однажды я тоже стояла перед выбором. Красивая была скала, внизу озеро. Моя собака укусила меня за задницу, когда я уже готова была сделать шаг в пропасть.

– Хочешь сказать, ты будешь той сучкой, которая меня укусит и спасет?

– Какая я тебе сучка?

– Симпатичная.

– Полегче на поворотах, парниша.

– Извини, извини, я не это хотел сказать. Так у тебя есть собака?

– Да. Любишь собак?

– Обожаю.

– Ну хоть что-то ты еще любишь.

– Еще люблю рисовать. Внутри я художник, которого никто не понимает.

– Так вот в чем дело. Наконец-то мы добрались до истины. Ты знаешь, что художники, которые хотели раздвинуть границы бытия, все заканчивают плохо. Мало кто из писателей и художников получил в награду приятную, устроенную жизнь; переходя границы, они просто сходили с ума. Не всем удалось пройти мимо этого капкана. В общем, с уха надо было начинать.

– С какого еще уха?

– С любого, как Ван Гог.

– А, вот ты о чем. Мелко как-то.

– Извини, ну, здесь-то явно глубже, – глянула девушка вниз.

– Вот и я об этом. Сильно творческих всегда тянуло к смерти.

– Я знала одного режиссера, его к смерти не тянуло. Он мечтал о вечности. На съемках он всегда пытался ворваться в кадр и отобрать у актеров их роли, а потом начать показывать, как все надо играть.

– Такое редко заканчивается хорошо.

– Все творцы больны, у них синдром высокой поэзии. Только то, что выше понимания, быстро утомляет. А ты что рисуешь?

– Пустоту.

– Оригинально.

– Разве ты не видишь, сколько вокруг людей, которые только и делают, что кричат, как им здесь не нравится, но ни у кого из вас не хватает смелости просто встать и уйти.

– И ты решил стать тем парнем, который сумел наскрести по карманам эту самую смелость.

– Поэты окружают, – усмехнулся парень.

– Ну ты же нашел, хотя представляю, как это тяжело найти смелость, когда все карманы забиты деньгами.

– Прямо в точку, – потреблядство – еще один из моих дефектов. Было время, когда я пытался от этого вылечиться, бережно относиться к окружающему миру. Поставил солнечные батареи на крыше, купил себе Теслу, которая выбрасывает на семьдесят пять процентов меньше углекислого газа, чем обычная машина. Такие же тачки я купил всем двум своим друзьям. Я перестал ходить на вечеринки, перестал выходить в свет. Дело дошло до того, что, приходя в гости к кому-то, я начинал бродить по комнатам, где никого нет, и выключать горящий там свет. Однажды был в гостях у моего друга – ихтиолога и выключил свет в комнате с аквариумом, где какая-то редкая рыбка должна была отметать икру, а делала она это исключительно на свету. В результате рыбка не перенесла родов и сдохла. Если бы ты слышала, как он на меня орал. Он был готов меня убить, точнее сказать, готов не был, возможно, это меня и спасло. Я потерял друга. Я ясно осознал, что экономия плохо отражается на дружбе. Я снова вернулся в свет. Возможно, тогда я понял, что в конце концов я превращусь в безответственного придурка, какими являются многие из моих друзей. Но когда я думаю о последствиях такого поведения, я понимаю, что в конце концов превращусь в типичного жирного ублюдка при деньгах.

– Нет, ты просто пытаешься урвать свою минуту славы. Прославиться для тебя – все равно что умереть. Сейчас только в этом ты видишь свой талант.

– Все, что я умел, это только тратить родительские деньги. Хотя когда-то я прекрасно играл на фортепиано. По крайней мере, так говорили педагоги. И мне это нравилось. Но потом однажды сломал руку, кисть срослась неправильно, рука перестала слушаться, и пошло-поехало. Мне кажется, это был тот самый переломный момент в моей жизни.

– Никто не согласится с тем, что у него нет никаких талантов. Когда-то я была совершенно точно уверена, что рождена, чтобы петь. В итоге дальше колыбельных не ушла. Теперь я мать.