Заруба по-прежнему сидел возле костра, пригнув русоволосую голову. Марибор не успел приблизиться, как тысяцкий приосанился и чуть приобернулся на шорох, но когда разглядел княжича, встрепенулся.

— Ты что же, княжич, удумал в такую-то стужу искупаться!? — приглушённо прошипел он, стараясь не будить других.

— Сейчас, погоди, — Заруба отошёл к седельным сумкам.

Найдя сухую одежду, вынудил переодеться, а потом снова нагрел в чугунке воду с брусникой, заставил Марибора выпить. Огонь, казалось, совсем не грел. И лучше бы сейчас сбитня или медовухи. Его перестало колотить только после третьей плошки отвара.

— Захвораешь, нужно бы разбудить травницу, — недоверчиво смотрел он на княжича.

— Нет, — резко отозвался Марибор, всё ещё прокашливаясь от речной воды.

Заруба сокрушённо покачал головой, что-то пробурчал себе под нос, искоса и с недовольством поглядев на Марибора.

Тот хоть и согрелся в сухой одежде да возле очага, но внутренняя дрожь не отпускала до восхода.

[1] Велес – славянский бог-оборотень, бог-мудрец.

[2] Бер — в древние времена — медведь.

Пребран открыл глаза и не сразу понял, где он.

Зажмурившись от безысходности, он приподнялся на локти и ощутил себя крайне гадко. К горлу подкатила тошнота, вынуждая опрокинуться обратно на постель. Задушив рвотный позыв, он задышал глубоко и медленно, пытаясь вернуть былое здравое самочувствие.

Он должен был уйти и добраться до гостиной избы, но снова оказался в своих покоях. Значит, не успел выйти за ворота, его догнали.

Гнев заворочался внутри, будто раскрывшаяся рана. Полежав ещё немного, княжич поднялся. Босым зашагал к окну, выглянул в него — небесное светило поднялось к зениту.

Пребран провёл ладонью по взмокшей шее, облизал искусанные и загрубевшие губы и, положив локти на высокий подоконник, ощущая дурную муть, которая так и не отпускала его, задышал часто и судорожно. Щурясь на невыносимо яркое светило, подставляя лицо потоку света, он погрузился в раздумья.

Прошедшие дни будто провалились в чёрную яму, и поездка в Волдар осталась в тумане. Последнее, что Пребран отчётливо помнил — то, как встретил на перепутье Зариславу. А после ночи с травницей жизнь перевернулась. После того, как увидел её на утро, гордую, спесивую, живую и до ноющей боли желанную, время для него перестало существовать. Он вспомнил, как мучился потом. Как мгновения превратились в вечность, он чуял её запах, слышал как бьётся сердце, ощущал её тепло и дурел от того, что она рядом, но не было возможности даже коснуться её, приласкать, взять вновь. А когда прибыли на место, терпение его закончилось — напился, чтобы заглушить невыносимые муки, а потом его захватила безумная потребность поговорить, объяснить свои скверные поступки, попросить прощения. До самого утра прождал её под дверью, чтобы сказать, что чувствует к ней, что не хотел причинять ей боли. Но когда узнал, что травница рядом с выродком Марибором, дикая ревность задушила здравый рассудок, и он потерял ум от ярости и верно напугал её до смерти. А после накрыла беспросветная тьма. Бурный поток реки его жизни остановился и порос мхом, заволокся водорослями, превращаясь в болото. Отец прав — он чахнет, и это с каждым днем становится всё ощутимей, а вчерашний приступ толкнул в пропасть отчаяния. Всё перемешалось в его голове: перестал отличать день отночи, не чувствует ни жара ни холода, только ярость от бессилия и невозможности соединиться с той, которая завладела его сердцем.

Вспомнив стычку с Избором, княжич ещё пуще помрачнел. Негодование холодной глыбой застряло в груди, возвращая здравомыслие.

«Отец этого не упустит», — Пребран упрямо встряхнул головой.

Дверь за спиной скрипнула, он резко обернулся, едва в чертог ступил отец.

Вот принесла нелёгкая. Теперь укорять станет. Одно хорошо, что матушка не прибежала, её бы не вытерпел видеть, не вынес бы её слёз, а рыдала она в последнее время часто, всё переживала за Радмилу, а теперь и за него взялась. Пребран и не заметил, как вспыхнул. Княжич вобрал в грудь больше воздуха, непроизвольно вытянулся.

Вячеслав смерил сына тяжёлым, как свинец, взглядом, будто к полу прибил, нарочито медленно прошёл вглубь чертога. Отец был облачен в серые суконные порты и простую рубаху, из богатства лишь вышитая горловина и вставки на запястьях и подоле. Верно, ещё никуда не выходил из терема.

— Я пришёл справиться о твоём здоровье. Ведогора больно переживает за тебя, но её к тебе не пустил. Что с тобой происходит? Давай я позову Бавока, он посмотрит тебя, в храм отведёт, обряды справит.

Пребран только фыркнул и, пройдя к лавке, тяжело рухнул на неё, откинувшись спиной о стену, смотря на отца сквозь ресницы задумчиво и долго.

— Не хочу.

Только сейчас Пребран заметил, что отец выглядит более внушительным и статным, чем когда-либо, а заострившиеся черты от бессонных ночей только сделали его ещё суровее.

— Ты понимаешь, что твоё поведение только вынуждает взять хлыст и хорошенько тебя выпороть?— и слова осуждения полились беспрерывным потоком, и каждое, что гвозди, вонзались в кожу. — Ты мой наследник, моё продолжение, надежда. Почему ты заставляешь меня огорчаться, совершая мелкие гнусные поступки? Сбегаешь, нарушая мою волю и запрет. Я ведь всегда шёл тебе навстречу, и какую же плату ты мне даёшь взамен?

Пребран, выслушав долгую речь, опустил взгляд в пол. Если б он знал, что с ним, что движет им, то, наверное, мог бы ответить. Но сейчас его брало лютое раздражение и злость — обходится с ним, как с дитём.

— Мне не нужна нянька. Хочу, чтобы меня оставили в покое, хочу иметь возможность самому распоряжаться своей жизнью. А твой замысел женить меня на уродище лишь ради того, чтобы проучить меня, только порождает ещё большую неприязнь к тебе.

Вячеслав даже вытянулся, а лицо побагровело, покрываясь пятнами.

— Во-первых встань, когда я с тобой разговариваю! — рявкнул он, теряя годами выношенное самообладание.

Вокруг князя будто заклубилась невидимая глазу чёрная грозовая туча, которая мгновенно раздулась и заполняла собой весь чертог. На короткий миг Пребран вспомнил о том, что ему и впрямь ещё мало лет, и до матёрости отца уж очень далеко. Однако сколь бы тот ни внушал страх и угрозу, княжич ни на долю не усомнился в своей правоте. Но воле князя подчинился — встал и тут же возненавидел себя за это, аж перекоробило всего, будто к сердцу прижали раскаленное железо. Хотелось разнести к леший матери всё вокруг, но он только сжал тугие кулаки, стиснул зубы, озлобленно и по-волчьи глядя на отца. Вячеслав оказался всего лишь на несколько пядей выше Пребрана, но сейчас, это малое превосходство заметно ощущалось.

— Ты ещёмолокосос, чтобы так разговаривать со мной. Ты поступил подло с Избором. Он тебе в дядьки годиться, ты ему соратник по оружию, ты же на глазах у всех унизил его, используя свою власть против него. И меня поставил ни во что, и после этого ты ещё смеешь меня упрекать в чём-то?