Ему вторит С. П. Белецкий, директор Департамента полиции: «Результаты проверки были неутешительны; деятельность означенных организаций выражалась главным образом в форме участия в церковных торжествах и посылке телеграмм царю и отдельным министрам, сами же организации в большинстве распались, большинство деятелей осталось старых, новых идейных работников почти не прибавилось».

Собственно, единственное, в чем преуспели «союзники», — это в издании многочисленных газет, которых, как правило, никто не читал, кроме самих авторов. Зато там платили очень хорошие гонорары. Недаром среди дореволюционных акул пера термин «черносотенный журналист» означал не «реакционера», а беспринципного халтурщика, который пишет что угодно, лишь бы гонорар платили.

На самом-то деле рекламу «союзникам» создавали прежде всего либералы, которые визжали как резаные от любого залихватского высказывания черносотенцев[15]. «Союзникам» либеральные вопли были тоже выгодны — именно благодаря им черносотенцы выглядели крутыми и ужасными. В биологии такое положение дел называется симбиозом. Самый близкий нам пример такого взаимовыгодного сотрудничества: в сегодняшней России «борцов с русским фашизмом» куда больше, чем этих самых фашистов. Борцы получают гранты на свою борьбу, горстка «фашистов» — неслабую рекламу, и всем хорошо…

Разумеется, лидеры правых понимали, что дело идет как-то вкось. Понимали они и другое — что на страну накатывается революция, и допустить того не хотели. Не все лидеры правых организаций являлись циничными прожирателями государственных денег, и в 1915 году была сделана попытка реанимировать ультраправое движение, и даже созван съезд монархических организаций, проходивший в Москве с 21 по 23 ноября 1915 года.

Все выглядело очень серьезно. На съезде присутствовали два митрополита (из трех): петроградский и московский, а кроме них, все наличные ультраправые члены Думы и Государственного совета. Однако все равно получилось не очень хорошо. Дело в том, что в черносотенных организациях было много людей, которые придерживались такой идеологии: «мы за царя, но против чиновников». Это отметил даже В. И. Ленин, который русских националистов очень не любил. В статье «О черносотенстве» в сентябре 1913 г. он писал: «В нашем черносотенстве есть одна чрезвычайно оригинальная и чрезвычайно важная черта, на которую обращено недостаточно внимания. Это — темный мужицкий демократизм, самый грубый, но и самый глубокий». А руководство-то занимало куда более лояльную позицию. Так что среди «союзников» давно тлел конфликт.

В итоге, хотя съезд и не закончился скандалом и расколом, все равно образовалась оппозиция, которая провела 26 ноября в Нижнем Новгороде свой съезд. У них был такой план: дойти до императора и объяснить, что именно они настоящие патриоты… Фактически это был очередной раскол.

Политические организации раскалываются по-разному. Одна схема — как это случилось с большевиками и меньшевиками, а позже, с левыми и правыми эсерами, — когда сторонники разных течений в той или иной пропорции расходятся по новым структурам. Но бывает и по-иному. Когда после раскола большинство активистов говорит: «А пошли вы все…» — и исчезает в никуда.

С «союзниками» именно так и вышло. Ну надоела им эта грызня! От ультраправых организаций остался только фасад, за которым уже ничего и никого не было. Но тем не менее до самого конца, до Февраля, лидеры черносотенцев в многочисленных телеграммах и «адресах» уверяли Николая II, что народ за него, что все как один, что народ его в трудную минуту поддержит.

Итог? Никто из «союзников» императора не поддержал! Ни один человек! Страшная «черная сотня» оказалась бумажным тигром. Больше ее никто в истории не видел. Точнее, считается, что некоторое время после запрещения в марте 1917 года «союзники» находились в подполье, но никто не может сказать, что они там делали. Скорее всего — собирались и ругали власть.

В время Гражданской войны некоторые деятели в белом тылу издавали газеты «союзного» направления. Так ведь болтать — не мешки таскать. И уж тем более — не с винтовкой в бой идти. Все попытки создать монархические отряды, предпринимавшиеся, к примеру, при Колчаке генералом М. К. Дитерихсом, выглядели очень жалко. Хотя шума было много[16].

И хоть мы не знали, в чем фокус,

В чем штука,

Какая нам выгода

И барыш,

Но мы задержали движенье фон Клука,

Зашедшего правым плечом на Париж!

И хоть нами не было знамо и слыхано

Про рейнскую сталь, цеппелины и газ,

Но мы опрокинули план фон Шлиффена[17]

Как мы о нем, знавшего мало о нас.

Мы видели скупо за дымкою сизой,

Подставив тела под ревущую медь.

Но снятые с фронта двенадцать дивизий.

Позволили Франции уцелеть.

(Николай Асеев)

Армия… является олицетворением государственного строя — а война является экзаменом государственного строя и армии. Если эти оба фактора не соответствуют настроению и нуждам народных масс, то они на экзамене провалятся.

(Генерал А. Я. Слащев-Крымский)

Начало войны многие представители власти встретили с облегчением. Потому что обстановка в стране к августу 1914 года полностью подтверждала тезис «всех не перевешаешь». Социальное напряжение, сбитое столыпинскими «усмирениями», снова начало быстро расти.

Надо сказать, что власти всеми силами этому способствовали. Примером может служить знаменитый «ленский расстрел»[18], шокировавший всю страну. И дело было не только в самом факте абсолютно бессмысленной жестокости. В конце-то концов, прямой вины центральной власти тут не было. Но на обсуждении этих событий в Государственной Думе министр внутренних дел А. А. Макаров изрек знаменитые слова: «Так было, так будет!»