Я осторожно опустилась на краешек плаща, подтянула к груди колени и обхватила их руками; мое прелестное шелковое платье раскинулось по траве красивыми складками. Эдуард гладил мои волосы, и я чувствовала, как его пальцы проникают сквозь пряди, касаются моей спины, шеи… Эдуард повернул меня к себе и поцеловал.

А потом так ловко и нежно уложил на плащ, что я мгновенно оказалась под ним, и его рука потянула вверх подол моего платья. Упершись ему в грудь ладонями, я мягко его оттолкнула.

— Елизавета! — умоляюще выдохнул Эдуард.

— Я же сказала: нет, — ровным тоном произнесла я. — И сказала не просто так.

— Но ты же пришла на свидание со мной!

— Вы просили меня об этом, ваше величество. Может, мне лучше уйти?

— Нет! Останься! Не убегай! Клянусь, я больше не буду. Позволь мне только еще раз поцеловать тебя.

Сердце мое бешено забилось: я жаждала его прикосновений, его ласк! Мне даже подумалось: а почему бы не лечь с ним прямо сейчас? Пусть хоть раз, один лишь раз — но я позволю себе испытать это наслаждение, и я… вдруг резко отодвинулась от него со словами:

— Нет, нет, нет!

— Да, — возразил Эдуард куда более властно, чем прежде. — Клянусь, я не причиню тебе ни боли, ни вреда. Ты заживешь при дворе. И все, что ни захочешь, будет исполнено. Боже мой, Елизавета, позволь мне обладать тобою! Я страстно, отчаянно желаю тебя. С первой же минуты, как я тебя увидел…

Эдуард налег на меня всем своим телом, он подминал меня под себя. Я отвернула лицо, но ощущала его страстные поцелуи у себя на шее, на груди… Я и сама задыхалась от страсти, и тут вдруг, совершенно неожиданно, меня охватил гнев: я поняла, что он не просто обнимает меня, а пытается насиловать, прижав к земле, словно девку на стоге сена. Эдуард так бесстыдно задрал мне подол, точно я — уличная шлюха! Он с такой настойчивостью протиснул колено между моими скрещенными ногами, словно я уже на все согласилась! Мой бешеный нрав придал мне сил, и я, грубо оттолкнув его, нащупала у него на толстом кожаном ремне ножны кинжала.

Казалось, Эдуард ничего не заметил. Теперь он возился с застежкой своего дублета и прочей сбруей; еще мгновение — и сожалеть было бы слишком поздно. Я выхватила кинжал из ножен, и король, услыхав шелест металла, в полном изумлении откинулся назад. Он даже на колени привстал. Эдуард был явно потрясен. А я, моментально вывернувшись из-под него, вскочила, сжимая в руке обнаженный клинок, лезвие которого ярко и недобро сверкало в последних лучах заходящего солнца.

Эдуард тоже поднялся и стоял напротив меня, расставив ноги и чуть покачиваясь, как настоящий боец.

— Неужели ты поднимешь руку на своего короля? — В его голосе было презрение. — Ты понимаешь, что это государственная измена, госпожа моя?

— Я нанесу удар не вам, а себе! — Я быстро приставила к своему горлу острие кинжала, заметив, что Эдуард настороженно прищурился. — Клянусь, если вы сделаете еще хоть шаг, если вы хоть на один дюйм ко мне приблизитесь, я перережу себе горло и у вас на глазах истеку кровью — прямо здесь, на этом самом месте, где вы собирались меня обесчестить.

— Притворство!

— Нет, ваша милость. Для меня это отнюдь не игра и не притворство. Я не могу быть вашей любовницей. Сначала я пришла к вам в поисках справедливости, затем — сегодня — в поисках любви. Но боже мой, какая глупость с моей стороны! Простите меня за проявленное безумие. Правда то, что и я не могу спать, не могу думать ни о чем, кроме вас, я тоже день и ночь гадала, придете вы или нет! И все равно… все равно… вам не следовало…

— Я могу в одну секунду отнять у тебя этот нож, — пригрозил мне Эдуард.

— Вы забываете, ваше величество, что у меня пятеро братьев. Так что мечи и кинжалы — мои игрушки с раннего детства. И я действительно успею перерезать себе горло, прежде чем вы хотя бы дотронетесь до меня.

— Ты никогда этого не сделаешь! Ты же всего лишь женщина! Значит, и мужества у тебя не больше, чем у любой другой женщины.

— А вы меня испытайте. Испытайте. Откуда вам знать, сколько во мне мужества? Впрочем, потом вы, возможно, об этом пожалеете.

Еще мгновение Эдуард колебался. Я слышала, что сердце его стучит как молот под воздействием столь опасной смеси: бешеного нрава и сладострастия. Но он взял себя в руки и жестом показал, что сдается. Он даже отступил от меня на шаг.

— Ладно, миледи, вы победили! — заявил Эдуард. — Можете оставить себе этот кинжал как трофей. Вот, возьмите заодно и это. — Отстегнув от пояса ножны, он бросил их на землю. — Эти распроклятые ножны ваши, ну же, берите!

Лучи заходящего солнца поблескивали на драгоценных камнях и золотой эмали ножен, и я, не сводя с короля глаз, опустилась на колени и подняла их.

— Сейчас я провожу тебя домой, — продолжал Эдуард. — Не беспокойся, я доставлю тебя к самому порогу.

Я покачала головой.

— Нет. Нельзя допустить, чтобы нас увидели вместе. Никто не должен знать, что мы встречались. Иначе я буду опозорена.

Мне показалось, что Эдуард станет возражать, спорить, но он покорно склонил голову.

— В таком случае, — ответил он, — иди вперед, а я последую за тобой на некотором расстоянии, точно паж или слуга, пока не удостоверюсь, что ты благополучно добралась до дверей своего дома. Можешь праздновать победу: ведь ты заставила меня служить тебе, подобно верному псу. Раз уж вы, сударыня, изволите обращаться со мной как с шутом, я и вести себя буду как шут, а вы можете этим развлекаться, если угодно.

Я поняла, что никакими словами его гнев не унять, и просто кивнула в знак согласия, а потом решительно двинулась к дому. Эдуард шагал чуть позади, как и обещал. Мы оба молчали, и я слышала за спиной шелест его плаща. Когда мы выбрались из рощи и нас уже можно было увидеть из окон дома, я остановилась и повернулась к королю.

— Дальше я пойду одна, это совершенно безопасно, — заверила я. — Но прежде я должна попросить у вас прощения за мой безумный поступок.

— А я должен попросить у вас прощения, миледи, за совершенное мною насилие, — отозвался Эдуард, явно испытывая неловкость. — Видимо, я слишком привык, что все всегда по-моему. Хотя, если честно, мне еще никто никогда не отказывал, угрожая ножом! К тому же моим собственным!

Я протянула Эдуарду кинжал рукоятью вперед.

— Может, возьмете его назад, ваша милость?

Он покачал головой.

— Нет, оставь себе на память. Пусть это будет мой единственный подарок тебе. Прощальный подарок.

— Неужели я никогда вас больше не увижу?

— Никогда, — коротко подтвердил Эдуард, слегка поклонился и тут же пошел прочь.

— Ваша милость! — окликнула я.

Эдуард обернулся. Остановился.

— Мне бы не хотелось, чтоб мы расстались врагами, — продолжила я. — Надеюсь, вы все же сможете меня простить.