Вот так, по одной из версий, и спился бедный Никита Зотов.

Другая же версия состоит в том, что Никита и до того попивал, хотя пока что и умеренно. Заметив, что Петр очень уж «резов», Никита начал давать ему «глотнуть» своего любимого напитка. Петра водка оглушала, он сидел более смирно, и Никита заканчивал урок… Вот так Петр и начал спиваться.

Я не буду настаивать на верности ни одной из этих версий, но замечу — они могут быть обе справедливы, в одно и то же время. К невероятно раннему приобщению Петра к алкоголю, к его жгучему интересу к сивухе мы еще вернемся, пока же отмечу — ну, конечно же, не особенно многому можно было научиться у Никиты Моисеевича Зотова.

Петр прошел с Зотовым азбуку, часослов, Псалтырь, даже Евангелие и Апостол. Уже подростком и взрослым он мог читать и петь на клиросе не хуже дьячка, знал наизусть большие куски Евангелия и Апостола. Невеликое учение? Ну что ж… От Никиты Зотова больше «перенять» было и невозможно.

Вот книжки с картинками Петр любил! Специально для него Зотов просил царицу выдавать «книжки с кунштами» и исторические сочинения из дворцовой библиотеки. Наталья Кирилловна разрешила брать книжки и дала задание живописных дел мастерам из Оружейной палаты делать интересующие Петра иллюстрации. Составились постепенно целые «потешные тетради», где красками и золотом изображены были солдаты, города, войны, оружие, сражения, тексты сказок и целые иллюстрированные повести.

Но картинки картинками, а писал Петр с жуткими ошибками. Даже учение у голландца Тиммермана — уже подростком, в 1687 году, мало что исправило. Тиммерман показывал ему всевозможные диковины, типа астролябии или компаса, и это Петра очень развлекало. Но по-прежнему он затруднялся сделать абсолютно все, что требовало хоть малейшего усилия, и при любопытстве ко всему занимательному делал кошмарные ошибки.

Часто говорят об интересе Петра ко всему новому, о жажде познания и так далее. Но в том-то и дело, что Петр стремился не столько заниматься этим «новым», сколько развлекаться. Любой сколько-нибудь опытный педагог прекрасно знает разницу и буквально чувствует ее.

Так же обстояло дело и со знанием языков. Петр мог довольно свободно объясняться, читать и писать по-немецки и по-голландски, понимал французскую речь, но и на иностранных языках был чудовищно неграмотен. Активно общаясь с немцами или с иностранцами, которые жили в среде немцев и хорошо знали немецкий язык (например, шотландские офицеры), Петр попросту дико мешал русский язык с немецким и голландским — лишь бы его понимали и он хотя бы примерно понимал собеседников.

В письмах к Меншикову Петр часто писал русскими буквами такие немецкие фразы, как «Мейне либсте камарат» или «мейн бест фринт» (смешав, кстати, в одной фразе немецкий с голландским), а архангельского воеводу Ф. М. Апраксина именовал Min Her Geuverneur Archangel, ухитрившись опять перемешать немецкий с французским.

А Франц Лефорт в 1696 году писал Петру «по-русски», но латинскими буквами: «Slavou Bogh sto ti prechol sdorova ou gorrod voronets. Daj Boc ifso dobro sauersit i che Moscva sdorovou buit». Скорее всего, Петр понимал!

В сущности же, Петр не был толком грамотен ни на каком языке — ни на русском, ни на немецком.

Принято отмечать огромные познания Петра в самых разных областях… Но в чем состояли эти познания? Это или практические навыки, например умение работать на различных станках. Петр гордился своим умением выточить любую деталь, которая нужна в корабельном деле, при постройке морского корабля. Известна история, когда он привел голландский корабль в Санкт-Питерьбурьх, выполнив работу лоцмана.

Или же это обрывки знаний, без системы, без философской или общенаучной подготовки. Так, свалка разных «любопытных» сведений — кусок отсюда, кусок оттуда… По такому же, с позволения сказать, принципу, кстати, создана и знаменитая Кунсткамера — это ведь вовсе не музей Естественной истории, не универсальный музей «всего на свете» (как Британский). Это собрание диковинок — всего, что удивляет, шокирует, вызывает отвращение или привлекает своим болезненным отклонением от нормы. По материалам, например, Зоологического музея или Музея антропологии и этнографии можно составить представление о целых разделах науки… но не по материалам Кунсткамеры.

Петр I не проявил никакого устойчивого отношения к наукам и искусствам; все его «ученые познания» бессистемны и совершенно не показывают серьезных знаний ни в одной области культуры или науки.

Странная фобия Петра

Петру вообще очень свойственны разного рода «фобии», порой исключительно причудливые. В их числе и лютая ненависть к старинным родам. Откуда?! Как может царь, первый дворянин в государстве, буквально исходить ненавистью к аристократии?! Стремясь любой ценой оправдать и обелить Петра, это объясняют порой «тяжелыми впечатлениями детства». Мол, Петра в малолетстве жестоко обижали бояре, и этот рубец остался у него на всю жизнь.

Гораздо труднее указать на конкретные обстоятельства этих обид: кто унизил бедного Петрушу, когда и по какому поводу? Потому что никаких конкретных свидетельств такого рода история не сохранила. Даже потеряв отца очень рано, в три с половиной года, Петр вовсе не рос сиротой. О его матери можно (и нужно) сказать много дурного: и безответственная она, и неумная, и жестокая, и государственными делами заниматься неспособная, и в средствах никогда не стеснялась. Но сына и дочерей Наталья Кирилловна любила, заботилась о них и в обиду никогда бы не дала.

С трех же лет Петр жил в отдалении от двора, в селе Преображенском, куда ездили только бояре, близкие к Нарышкиным или входившие в их клан. События «Хованщины» 1682 года могли образовать психологический рубец и у людей покрепче 10-летнего мальчика. Тогда на его глазах убили любимого дядьку Матвеева.

Но и тут, во-первых, лично Петра никто не обижал, а во-вторых, обидчиками-то были стрельцы, а обижаемыми — знатные дворяне, Михаил Долгорукий или Артамон Матвеев. На залитой кровью Красной площади 15 мая 1682 года естественнее было бы стать ненавистником черного народа и защитником старинной знати.

Князь Борис Куракин приводит в своей «Истории о царе Петре Алексеевиче» гораздо более реальную причину этой фобии: «Начало падения первых фамилий надо видеть еще в детстве Петра, когда царством управляли царица Наталья Кирилловна и ее брат Лев Нарышкин. В том правлении имя князей было смертельно возненавидено и уничтожено как от царского величества, так и от персон тех правительствующих, кои кругом его были, оттого что все оные господа, Нарышкины, Стрешневы, Головкин, были из домов самого низкого и убогого шляхетства, и всегда ему внушали с молодых лет против великих фамилий».

В общем, воспитывали Петра те, кто сидел в Преображенском, а потом захватил власть. Клан Нарышкиных, происходивший вовсе не от князей, а от стрелецкой верхушки и от офицеров в полках нового строя. И воспитывал, понятное дело, в своем вкусе.

Впрочем, помимо прямых внушений и подзуживаний круга, в котором воспитывался Петр, у него были и другие, чисто личные причины не любить образованных и воспитанных людей: сам-то он к их числу не относился. Можно как угодно относиться к высшей знати, ведь любовь и нелюбовь к любой общественной группе — дело личное. Но, во всяком случае, знать и хорошо образована, и хорошо воспитана. Петр плохо владел даже собственным языком, лишь годам к 16 овладел четырьмя правилами арифметики, совершенно не знал литературы и искусства. Это уже ограничивало его возможности, сокращало число собеседников и создавало комплекс неполноценности.