Что же случилось с отрядом Кутепова? Он начал действовать весьма энергично, расстреливая восставших на Литейном проспекте, на Сергеевской улице, в районе Орудийного завода и в других местах. Но все было тщетно. Огромный район, где действовал Кутепов, был буквально затоплен народом, в колышущейся массе которого «тонули» кутеповские каратели. «Когда я вышел на улицу, – вспоминал Кутепов, – было уже темно и весь Литейный проспект был затоплен толпой, которая хлынула со всех переулков… Большая часть моего отряда смешалась с толпой, и я понял, что мой отряд больше сопротивляться не может. Я вошел в дом, приказав закрыть двери»[58].

Еще не зная об окончательной судьбе отряда Кутепова, не получая от него донесений, но, возможно, догадываясь о ней, к концу дня 27 февраля Хабалов предпринял новую попытку сколотить карательную группу для подавления революции – стянуть «возможный резерв» на Дворцовую площадь, «чтобы на Выборгской стороне рассеять толпу и открыть дорогу к источникам боевых запасов». Некоторые части явились на Дворцовую площадь, но скоро выяснилось, что и «на них рассчитывать нельзя». К вечеру 27-го, как показывал генерал Хабалов на допросе, «вопрос пошел об обороне – о том, чтобы удержаться!»[59]По-видимому, тогда Хабалов вспомнил о тех силах, которые находились в Измайловских казармах и на которые, по его мнению, еще можно было положиться. Мы подробнее остановимся на второй попытке Хабалова противостоять революции, так как она менее известна.

Сохранились интересные воспоминания двух полковников запасного батальона лейб-гвардии Измайловского полка – П. В. Данильченко (командира батальона)[60]и Б. В. Фомина (его заместителя)[61]об этой попытке. Мемуары Фомина частично использовал только Э. Н. Бурджалов, мемуары же Данильченко пока не введены в научный оборот. Между тем они существенно дополняют (и в чем-то корректируют) картину февральских событий в Петрограде. К тому же эти мемуары (особенно Фомина) написаны людьми, владевшими пером. Иногда мемуаристам удается создать почти полный эффект присутствия читателя при совершавшихся событиях…

Между 6 и 7 часами вечера 27 февраля заменявший командира запасных батальонов гвардейских полков генерал-майора Чебыкина (перед самой революцией он убыл на лечение в Кисловодск) полковник Павленков (командир запасного батальона лейб-гвардии Преображенского полка) сообщил в штаб измайловцев, что он себя плохо чувствует, заболевает (у него была грудная жаба) и, по-видимому, передаст командование полковнику Михайличенко – командиру запасного батальона Московского полка. Но пока он еще не ушел, сообщает распоряжение генерала Хабалова: поскольку Измайловский батальон – единственная часть, «оставшаяся в руках начальства», Данильченко должен срочно сформировать отряд и, придав ему «кавалерию Ржевского и артиллерию, находящуюся в Измайловских казармах, привести этот отряд в градоначальство (Гороховая, 2. – Г.И.), где находится командующий округом»[62].

Б. Фомин пишет, что для них это было прямо-таки «спасительное распоряжение». Удерживать солдат от «соприкосновения с революционной анархией» становилось все труднее, и он, Фомин, советовал Данильченко «уходить» из казарм как можно быстрее: «иначе будет хуже!»[63]

Роты вышли примерно в 8 часов вечера. Ими командовали капитаны Есимантовский, Окулич и Гаскет. Всем отрядом (в составе 3 рот) командовал Фомин. Кавалерия подполковника Ржевского должна была следовать в хвосте колонны, а артиллерийские батареи решили поставить между 2-й и 3-й ротами. Данильченко пишет, что он не знал артиллерийского командира. Помнит только, что он находился верхом на лошади, так как одна нога у него была ампутирована, и что фамилия его как будто специально придуманная: Потехин.

Когда все уже было готово к движению, пришла новая телефонограмма Павленкова: идти не в градоначальство, а в Адмиралтейство, так как Хабалов и его штаб уже перебрались туда. Хабалов впоследствии показывал, что переход в Адмиралтейство произошел по его предложению. Он исходил из того, что отсюда можно «обстреливать три улицы: Вознесенский проспект, Гороховую и Невский проспект, т. е. подступы от трех вокзалов»[64].

Между тем Измайловский проспект заполнился революционными рабочими и солдатами. Настроение их было приподнятым, боевым. Где-то играл военный духовой оркестр. Измайловские офицеры боялись, что кавалерийский эскадрон и артиллерийские батареи не сумеют «пробиться» к пехоте и занять отведенные им места. И действительно, прибежавший подполковник Ржевский сообщил, что к ним во двор казармы ворвалась толпа солдат, не давала седлать лошадей. Все же кавалерия «пробилась» (артиллерия догнала отряд уже в пути).

Двинулись окольным путем, чтобы избежать возможных столкновений с «засадами» на Садовой: через Измайловский мост, по набережной Фонтанки, Никольским переулком, Екатерининским проспектом, улицей Гоголя; через Поцелуев мост вышли на Благовещенскую улицу, затем по Галерной улице и Сенатской площади – на Адмиралтейский проезд.

Было уже совсем темно. Улицы почти не освещались, и люди встречались редко. Только у Мариинского театра колонну неожиданно обстреляли «редким огнем». У Поцелуева моста встретилась группа вооруженных рабочих. Они шли четким строем и, когда увидели измайловцев, «взяли штыки наперевес»[65]. Но и те, и другие предпочли разойтись мирно…

Очертания Адмиралтейства тонули в темноте. У входа и в самом здании попадались небольшие группки солдат запасного батальона лейб-гвардии Кексгольмского полка. Как они оказались здесь – никто не знал, но было видно, что положиться на них уже невозможно. Навстречу Данильченко и Фомину вышел генерал, одетый в форму лейб-гвардии Павловского полка. Им оказался генерал-квартирмейстер управления Генерального штаба Занкевич. Теперь уже он командовал запасными батальонами Петрограда. Несчастливый для царского правительства пост: сначала на этом посту заболел Чебыкин, затем Павленков, куда-то исчез Михайличенко…

Как свидетельствует Данильченко, Занкевич тут же приказал «разбросать» орудия, направив большую часть их в разные места города. Недовольный Данильченко пошел жаловаться Хабалову, и тот отменил приказ Занкевича.