После двенадцатого удара последовали четыре долгих и раскатистых. Ничего особенного – простая смена караула на барьерах, завтра днем моя очередь заступать.

Фенсвик неторопливо почистил ложки и мерные чашки, подумав, выстроил в ряд стеклянные пузырьки с грибами и гадкими на вид органами животных. От вида блюда, наполненного желеобразными внутренностями гуся, меня слегка затошнило.

– Что именно ты пытаешься найти? – час спустя спросил Фенсвик, наливая мне горячую черную жидкость, пахнущую лакрицей.

Я проглотила ее молча. Снадобье сработало: усталость как рукой сняло – я чувствовала себя так, будто смогла бы подняться на несколько гор подряд, но вместо этого снова начала рыться в сундуке.

– Что я ищу? Зацепку.

На пальце набухла капелька крови – порезалась о бумагу. Я положила голову на стол и волевым усилием заставила себя не забиться ею.

– А с какой стати твой магический сундук должен тебе в этом помочь? – Фенсвик налил и себе наперсток лакрицы. – Понятное дело, то, что ты хочешь, не выпрыгнет к твоим ногам.

Его слова меня поразили. То, что ты хочешь. Я сгребла всю эту кучу из сундука и, порывшись в ней, вытянула записку, которую оставил мне Микельмас. В его последнем письме, пришедшем два месяца назад, было написано: «Никогда нет того, что ты хочешь, всегда – то, что тебе нужно. До тех пор, пока мы не встретимся снова».

Возможно, это была не просто записка. Должно быть, Микельмас засунул заклинание туда, где я меньше всего ожидала его найти.

На кончике пальца снова набухла капелька крови, и я вспомнила один из старых памфлетов, которые читала у Захарии Хэтча, любимого колдуна королевы Анны: «Кровь смазывает петли реальности и открывает двери между желаемым и действительным».

Капнув кровью на записку Микельмаса, я схватила Кашку – она лежала на столе возле меня (я никуда не ходила без нее) – и положила записку на красную бархатную подкладку сундука. Затем закрыла крышку и начала вращать Кашку, медленно рисуя круги. Это было стандартное чародейское движение, и я находила его полезным, когда пробовала новое заклинание. Чем привычнее были движения посоха, тем яснее была моя голова при работе с волшебством.

На самом деле я тайно практиковалась в течение последних двух месяцев. Выискивая небольшие заклинания из сундука Микельмаса, я словно бы продолжала свое образование: смешивала волшебство чародеев и колдунов. Но у меня не очень-то получалось. Возможно, дело было в моем посохе. Правда, иногда я находила подобающее движение, и результат не мог не порадовать. Сейчас, повинуясь инстинктам, я медленно выписывала Кашкой скользящую восьмерку над крышкой. Это был маневр, призванный вытащить что-нибудь из глубины. Я сфокусировалась на Древних. Образы отвратительного Молокорона, который свои видом напоминал заплесневелый кусок студня, свирепой Он-Тез с ее черными крыльями и острыми зубами, великана Каллакса с его мускулистыми руками, огнедышащего Зема, Немнерис, громадной переливающейся паучихи, – проплывали у меня перед глазами. В руках началось покалывание, зарождающееся в локтях и идущее дальше к ладоням. Моя кровь и колдовство откликались.

Как же мне побороть этих монстров?

Я сфокусировалась на Ре́леме. Снова почувствовала скользкое и холодное кровавое прикосновение его руки к моему горлу. Мои ноги, скользящие в поисках точки опоры, и то, как он сдавливал и сдавливал горло, выжимая из меня жизнь. Уродство его горящего желтого глаза, наблюдающего за моим лицом, когда он меня душил.

Цветок ненависти разогрел мою кровь, на ладонях зашипели горящие угольки. Я представила, как втыкаю нож по рукоятку в его окровавленную грудь.

Как? Как? С чего мне начать?

Кашка запульсировала, и крышка сундука открылась сама собой. Сработало! Вскрикнув от радости, я посмотрела внутрь и нашла там… скрученный в рулон холст.

Не книгу, не отдельные листы. И не нож. Что, мне предстоит побороть силы тьмы при помощи написанной маслом картины? На которой изображена какая-нибудь весенняя деревенька? Мне захотелось кому-нибудь врезать.

– Ну и что это такое? – проворчала я, разворачивая холст. – Групповой портрет собак в шутовских нарядах?

Я посмотрела на картину… И онемела. Поспешно разложила холст на столе, по пути смахнув несколько мисок.

– Что это? – пробормотал Фенсвик, наклоняя голову вперед и сразу отводя назад, чтобы рассмотреть получше.

– Это должен увидеть Император. – Мой голос дрожал от возбуждения, пока я сворачивала картину.

К сожалению, Уайтчёрч был по делам в Девоне, и мне пришлось подождать.

Два дня спустя Император сидел в своих покоях, картина была разложена на столе перед ним, и он, словно не веря, водил по ней тонкими руками со вздувшимися венами.

Самое первое, что я сделала, – предложила ему прочитать надпись с обратной стороны: мне надо было убедиться, что он поймет все правильно.

Портрет Ральфа Стрэнджвейса в его доме в Корнуолле. Приручение птицы. 1526–1540 гг. или около того.

На картине был изображен мужчина с вытянутым лицом и кустистой бородой, одетый в одежду эпохи Тюдоров: зеленый камзол и расшитая золотыми бусинами шапка. Ральф Стрэнджвейс, основатель колдовского сообщества Англии.

Позади Стрэнджвейса был небольшой дом, в котором он, очевидно, жил. Но мое внимание привлек вовсе не дом. Над Стрэнджвейсом высоко в воздухе летала Он-Тез, Леди-Стервятник. Я сразу ее узнала: большое черное тело в перьях, черные крылья полностью распростерты; голова пожилой женщины, крючковатый нос, ужасные острые зубы обнажены в гримасе.

Казалось, Стрэнджвейса это совершенно не смущало. В самом деле, с блаженным выражением на лице он держал цепь – цепь, которая тянулась ввысь и окольцовывала лапу Он-Тез.

Перед нами было изображение одной из Древних за три сотни лет до того, как началась война. И очевидно, что Ральф Стрэнджвейс, прародитель колдовского сообщества Англии, не только имел дело с Древними… Он мог их контролировать. Приручал их, как домашних питомцев.

В самом деле, приручение птицы.

Я ждала, как отреагирует Уайтчёрч, пытаясь не подпрыгивать от волнения. В конце концов, он мог разозлиться на меня за невыполнение его указаний. Ну, это ведь на самом деле были не указания, разве нет? Скорее – рекомендация. Это я и сказала Блэквуду по пути сюда: он настоял на том, чтобы пойти со мной, на тот случай, если ему придется за меня заступаться.

– Где, ты сказала, это нашла? – Уайтчёрч наконец поднял на меня глаза.

– В коллекции моего отца, – легко соврал Блэквуд. Мне очень не нравилось, что ему приходится врать, но упоминать сундук Микельмаса было немыслимо.

– Ммм… – Уайтчёрч скрутил картину в рулон. Я затаила дыхание. – Вы уверены в дате? – тихо спросил он, попеременно глядя на нас.

– Я не эксперт, сэр, но похоже, она настоящая. Я читала про дом Стрэнджвейса в Корнуолле, – проговорила я. Не было нужды упоминать, что эту информацию я получила из одной из книг Микельмаса, «Древние и магия». – Он там же, где и Тинтагель[2].