Они уже намеревались покинуть покои настоятеля, когда глухой стук в ворота снаружи прозвучал громом в ночной тиши, отчего все обитатели аббатства застыли как вкопанные.

— Кто еще, кроме мошенников вроде вас, может блуждать в горах холодной зимней ночью? — справился настоятель.

Дурлиб и Гримпоу переглянулись, не зная, что ответить.

— Надо посмотреть, — предложил Дурлиб.

Едва они вышли в галерею, как в дверь снова заколотили. За чередой колонн галереи мелькнула пузатая тень брата Бразгдо, торопившегося с кухни в сопровождении нескольких слуг, которые тихонько перешептывались.

— Что происходит? Из-за чего такой шум и почему никто не открывает? — накинулся настоятель на повара.

— Никто из нас, даже слуги, не осмеливается. За дверями слышен лязг доспехов и ржание лошадей; кажется, будто четыре всадника Апокалипсиса прискакали в аббатство со своей устрашающей свитой, — пояснил брат Бразгдо, тяжело дыша от страха, от которого трепетало все его тело.

Услышав эти слова. Гримпоу уверился: брат Бразгдо убежден в том, что призрак мертвого рыцаря, которого, как ему показалось, он видел в окрестностях монастыря накануне, присоединился к адской компании в горных лесах и теперь намеревается вместе со всей мрачной процессией мертвецов взять аббатство приступом. Похоже, Дурлиб подумал о том же, судя по тому, как изменилось его лицо. Однако у Гримпоу было предчувствие, что всадники, ожидавшие за воротами, страшнее и свирепее всех привидений, каких только можно себе представить, и явно существа из плоти и крови.

— Пойдем поприветствуем того, кто столь яро стучится в наши двери, — сказал настоятель.

Многие монахи вышли из спальни и столпились в зале у входа в аббатство. Все взволнованно и настороженно ожидали настоятеля и, когда тот появился в конце сводчатой галереи, отступили к стене, образовав узкий проход. Одни держали в руках зажженные свечи, другие же прятали руки под шерстяными накидками, словно намереваясь встретить незваных гостей хвалебной песнью.

— Открывайте! — приказал слугам настоятель.

Скрип засовов прекратил перешептывание. Во мраке ночи проступили силуэты шести всадников, закутанных в длинные плащи, такие же черные, как и их лошади, и в капюшонах, которые спасали лица от застигшего врасплох холода.

— Кто из вас настоятель? — крикнул один.

Его лошадь беспокойно перебирала копытами.

Настоятель вышел вперед и остановился у створки ворот.

— Я настоятель Бринкдума. Назовитесь, дети мои.

Внезапно одно из животных заржало и встало на дыбы, колотя копытами воздух.

— Меня зовут Бульвар де Гостель, я член святого ордена доминиканцев, инквизитор Лиона и посланник папы Климента V! Его именем требую приюта для меня и солдат короля Франции, которые меня сопровождают, — высокомерно сообщил тот же человек. Из-под капюшона стало видно его лицо, сильно изуродованное шрамами, которые пыталась скрыть короткая белесая бородка.

Брат Бразгдо вздохнул с облегчением, услышав эти слова, но его полноватое лицо опять помрачнело, когда гости вошли в ворота аббатства и последний солдат ввел белого коня, того самого, на котором накануне ехал виденный им призрак.

Слуги занялись лошадьми; монахи разошлись по кельям; брат Бразгдо проводил солдат короля на кухню, чтобы накормить и напоить; настоятель пригласил инквизитора Бульвара в свои покои, где они плотно закусили за беседой; а Дурлиб с Гримпоу удалились в гостевую комнату, и во всех уголках аббатства вновь воцарилась тишина.

Развалившись на тюфяке, при свете масляной лампы, стоявшей на полу, Дурлиб обхватил голову руками и уставился на сводчатый потолок. Некоторое время спустя он решил поделиться с Гримпоу своими опасениями.

— Ты думаешь о том же, что и я? — спросил он.

— Наверное.

— Белый жеребец, которого вел один из солдат, вполне мог принадлежать мертвому рыцарю, — размышлял Дурлиб вслух.

— Брат Бразгдо в этом уверен. Я видел его лицо, полное ужаса, когда мимо проводили коня, — сказал Гримпоу.

— Возможно, несчастное животное убежало из леса, спасаясь от хищников, а они поймали его где-нибудь в низовье долины, — предположил Дурлиб.

— Когда я увидел, что жеребец хромает, то пригляделся к его ногам и заметил раны и кровавые пятна, будто от волчьих клыков.

Дурлиб поерзал на тюфяке, ощутив укус беспощадной блохи.

— Боюсь, как бы этот монах-доминиканец не начал тут вынюхивать, ведь брат Бразгдо может проболтаться, особенно если выпьет пару лишних кувшинов вина, — сказал он.

— Не думаю, чтобы он осмелился рассказать инквизитору, что видел в горах призрак еретика, — успокоил приятеля Гримпоу.

— Да еще этот настоятель, которого так заинтриговали необычные знаки на серебряных монетах.

— Ты прав, но настоятель не захочет обсуждать с посланником папы свои делишки, — сказал Гримпоу.

— Вполне вероятно, этот монах со своим конвоем здесь проездом, а жеребца нашли по чистой случайности. — Дурлиб пытался утишить собственные страхи.

— Нет, — возразил Гримпоу, — у меня нет ни капли сомнений в том, что инквизитор Бульвар де Гостель преследовал рыцаря, чтобы сжечь того на костре, только никак не могу понять за что. Я подозреваю, что запечатанное письмо и камень, который он нес, как-то с этим связаны. — Юноша закрыл глаза, чтобы сосредоточиться на смутных видениях, которые возникали у него в голове, как у настоящего предсказателя.

— Ты действительно видишь то, о чем говоришь? — спросил Дурлиб, изумленно и в то же время недоверчиво.

— Я вину только странные картины, Дурлиб, — вяло отозвался Гримпоу.

— Постарайся поспать немного, а я пойду потолкую с ключарем, чтобы наших коней приготовили к утру, а заодно попытаюсь выведать что-нибудь насчет этого монаха и того, что привело его в наши края.

— Мне страшно, Дурлиб, — прошептал Гримпоу, съежившись под одеялом, как если бы на него опускалась зловещая тень.

— Этот волшебный камень, который ты носишь на шее, защитит тебя, а сейчас засыпай, завтра мы будем уже далеко отсюда, — заверил Дурлиб.

Они даже не подозревали, насколько Дурлиб заблуждался.

Дурлиб поднялся, взял масляную лампу и вышел из комнаты. Он направился по узкой лестнице на кухню, где оживленные голоса королевских солдат тревожили привычный покой аббатства.

Окутанный мраком ночи, Гримпоу вытащил из льняного мешочка амулет рыцаря и в тот же миг увидел легкое сияние — казалось, уголек пылал между пальцами. Он разомкнул пальцы: камень, живой, красноватый и искрящийся, был похож на мимолетное сверкание звезды, падающей с неба. Необычное сияние усиливалось, прорываясь сквозь пальцы, и уже полностью освещало гостевую комнату, словно пламенем, открывая взгляду все нервюры сводчатого потолка, похожие на скелет гигантского доисторического животного. Не зная почему, в этот самый миг юноша ощутил, что ничто уже не будет, как раньше: он вспомнил свою деревню в Обернальте и жалкий домишко родителей, свои детские годы, когда он ухаживал за свиньями и козами, сбор урожая, легкомысленные шалости и ссоры с другими деревенскими ребятами, смех и плач в таверне дяди Фельсдрона по кличке Порох. Сейчас он был уверен, что прежняя жизнь осталась позади навеки. Она всплывала в памяти, как лоскутки тумана, развеянные ветром. Гримпоу боялся, что не сможет встретить лицом к лицу опасные испытания, которые предвещало сияние камня. В конце концов, он был молод, и беспощадный, суровый мир только начинал ему открываться.