Вообще не понимаю, почему Псаматос столь великодушно о тебе заботится. Совершенно не похоже на него делать что-либо без значительной на то причины; ты же ни с какой стороны не выглядишь значительным.

– Спасибо, – сказал Ровер, чувствуя себя совсем подавленным. – Несомненно, очень мило со стороны всяких волшебников так беспокоиться обо мне, хотя иногда это и несколько утомительно. Никогда не знаешь, что произойдет дальше, стоит лишь раз столкнуться с волшебниками и их друзьями…

– На самом деле это гораздо большая удача, чем того заслуживает какой-то тявкающий щенок, – промолвила чайка, после чего они долго не разговаривали.

Луна становилась все больше и ярче, а мир под ними – все темнее и отдаленнее. Наконец – и все-таки внезапно – мир кончился, и Ровер увидел звезды, сияющие из черноты у них под ногами. Далеко-далеко внизу ему была видна белая, искрящаяся в лунном свете водяная пыль – там, где водопады переливались через край мира и обрушивались прямиком в пространство. Это заставило песика почувствовать себя еще неувереннее. У него закружилась голова, и он предпочел поглубже закопаться в перья Мью и надолго зажмуриться.

Когда же он снова открыл глаза, под ними вся, целиком лежала Луна: новый белый мир, сверкающий, как снег, с далеко открытыми просторами, на которых раскинули свои длинные голубые и зеленые тени остроконечные горы.

На вершине самой высокой из гор, такой высоченной, что казалось, она сейчас проткнет их – именно в этот момент Мью ринулся вниз, – Ровер увидел белую башню{22}. Расчерченная розовыми и бледно-голубыми узорами, она поблескивала так, словно была сложена из миллионов влажных, мерцающих морских ракушек. Башня стояла на самом краю белой пропасти – белой, словно меловые скалы, и при этом сверкавшей ослепительнее, чем, бывает, сверкнет блик лунного света в далеком окне безоблачной ночью.

Насколько пес мог видеть, на скале не было и следа какой-либо тропы. Впрочем, это было неважно, потому что Мью уже планировал вниз и буквально через секунду совершил посадку на крыше башни, на такой головокружительной высоте над лунным миром, что его родные черные скалы в сравнении с ней показались бы совсем низкими и безопасными.

К величайшему изумлению Ровера, в тот же миг сбоку в крыше открылась маленькая дверца, и наружу высунулась голова с длинной серебристой бородой.

– Неплохо летели, неплохо! – закричал старичок. – Я засек время с момента, как вы пересекли край мира: тысяча миль в минуту, я думаю. Хорошо, что не врезались в мою собаку. Где ее черти носят по всей Луне, хотел бы я знать?..

И он вытянул наружу необъятный телескоп и приложил к нему один глаз.

– Вот он! Вот он! – завопил старик куда-то вверх. – Опять пристает к лунным зайчикам[6], пропади он пропадом… А ну, спускайся! Спускайся немедленно! – И вслед за тем он засвистел на одной долгой, ясной, звонко-серебряной ноте.

Ровер поглядел вверх, думая, что этот смешной старичок, должно быть, сумасшедший, если свистит своей собаке в небо, но, к своему вящему изумлению, увидел высоко-высоко над башней маленькую белую собаку с белыми крыльями, гоняющуюся за чем-то похожим на прозрачных бабочек.

– Ровер! Ровер! – звал старичок; и в тот самый миг, когда наш Ровер вскочил на ноги на спине Мью, чтобы ответить: «Я здесь!» – не успев удивиться, откуда старичок знает его имя, – он увидел, что летающая собака правит прямиком вниз и «прилуняется» старичку на плечо.

Тут наш пес понял, что собаку Человека-на-Луне тоже зовут Ровером. Это ему совсем не понравилось. Но так как никто не обратил на него внимания, он снова сел и начал рычать сам с собой.

У пса Человека-на-Луне были чуткие уши. Он мгновенно спрыгнул на крышу башни и принялся лаять как сумасшедший, а затем сел и зарычал:

– Кто привез сюда другую собаку?!

– Какую другую собаку? – спросил Человек.

– Этого дурацкого щенка на спине у чайки, – ответил лунный пес.

Тут уж, разумеется, Ровер снова вскочил и залаял так громко, как только мог:

– Сам ты дурацкий щенок! Кто только позволил тебе зваться Ровером? Да ты больше смахиваешь на кошку или летучую мышь, чем на собаку!

Из этого вы можете понять, что псы сразу собрались подружиться. Просто таким образом у собак принято обращаться к подобным себе чужакам.

– Эй, вы, оба, а ну-ка, летите прочь! И прекратите этот шум! Мне надо побеседовать с почтальоном, – произнес Человек.

– Пошли, крохотулька, – пролаял лунный пес, и тут Ровер вспомнил, что он действительно всего-навсего крохотулька – даже по сравнению с лунным псом, просто маленьким. И вместо того чтобы пролаять в ответ что-нибудь невоспитанное, он сказал только:

– Я бы и пошел, если б у меня были какие-никакие крылья и если бы я знал, как летают.

– Крылья? – сказал Человек-на-Луне. – Нет ничего легче. Бери и катись!

Мью засмеялся и действительно скатил его со спины прямо через край башенной крыши. Ровер успел лишь ахнуть и едва начал представлять себе, как падает и падает много-много миль, подобно камню, прямо на торчащие в долине белые скалы, как внезапно обнаружил, что является обладателем прекрасной пары белых с черными пятнами крыльев – точь-в-точь под стать ему самому.

Но все равно он падал долго, прежде чем смог остановиться, так как, естественно, еще не привык к крыльям.

О да, ему понадобилось некоторое время, чтобы привыкнуть к ним. Однако еще задолго до того, как Человек закончил разговаривать с Мью, Ровер уже пытался гоняться за лунным псом вокруг башни.

Он как раз начал слегка уставать, когда лунный пес нырнул вниз и, спикировав к вершине горы, приземлился на самом краю обрыва у подножия стены. Ровер последовал за ним, и вскоре они уже сидели бок о бок со свешенными языками, переводя дыхание.

– Так, значит, тебя назвали в мою честь Ровером?{23} – спросил лунный пес.