учеников своих с приглашением его на кафедру епископскую, и что Ефрем только притворным юродством избавился от этой почести, которой, по смирению, сознавал себя недостойным. Что касается святителя Василия, то в его желании видеть Ефрема святителем, в тогдашних смутных обстоятельствах, нет причины сомневаться. Известно, сколько затруднений надлежало ему победить, чтобы возвести своего пустыннолюбивого друга Григория на престол епископский; и однако же он достиг своего желания. Распространение арианства повсюду, разделение митрополии Кесарийской и высокие достоинства Ефрема легко могли внушить святителю Василию мысль о предложении ему сана святительского[95].

Но насколько Ефрем сам уклонялся от всяких почестей, настолько сила Божия прославляла преподобного, где бы он ни являлся. В Египте он исцелил дерзкого арианина, простым заклинанием изгнав из него злого духа, который устами его изрыгал хулы на Сына Божия[96]. В Самосатах, где Ефрему нужно было проходить из Кесарии в Едессу, встретил он, при самом входе в город, зараженного неправомыслием учителя с толпой юношей. Один из этих учеников, заметив убогого инока, нагло издевался над ним, и даже ударил его по лицу. Кроткий Ефрем смиренно удалился. Но вскоре рука дерзкого юноши была уязвлена змеей так, что он немедленно умер. Все увидели, что это было наказание Божие за обиду, недавно причиненную страннику, и, отыскав Ефрема, просили его о помощи. Юноша был возвращен к жизни, – и это многих расположило оставить заблуждения[97].

Возвратившись в Едессу, преподобный Ефрем остаток дней своих хотел провести в уединении[98]. Но Промысл Божий еще раз вызвал его на служение ближним. Жители Едессы страдали в то время от голода. Ефрем слышал вопли изнемогавших под тяжестью жестокого бедствия. Горевшая любовью к ближним душа его не могла спокойно слушать стенаний страждущих, и бедный инок, не имевший у себя ничего, отправился из своего уединения в Едессу в надежде употребить на пользу страждущих единственное средство, которое он имел, – силой слова смягчить жестокость богачей, не только не хотевших раздавать с избытком лежавший у них хлеб, но даже и продавать его по низкой цене. Утешая бедных, Ефрем в то же время склонял богатых к милосердию, угрожая им, в случае непокорности, мщением Божиим. «Разве вы не знаете, – говорил он жестокосердым, – что вы за богатство свое должны благодарить Бога? Несчастные, умоляю вас, пощадите свои души. Теперь самое благоприятное для вас время действовать и заслужить Царство Небесное. Теперь самое благоприятное время уничтожить рукописание долгов ваших Богу». Убедительные слова всеми уважаемого старца произвели свое действие. Затруднялись только, кому поручить распоряжение вспомоществованием. Ефрем охотно принял и это на себя. Тогда богачи, один за другим, стали приносить деньги и другие дары и повергали их к ногам Ефрема. С благодарностью принимая приношения, он раздавал их бедным, отовсюду к нему стекавшимся, а для больных и совершенно бесприютных устроил богадельню, в которой несколько благочестивых собратий помогали ему в трудах. И это было последним делом служения Ефрема на пользу ближних. С наступлением плодоносного лета миновало общественное бедствие; тогда Ефрем удалился опять в свою пещеру, и не оставлял ее уже до конца своей жизни, которой определено было скоро прекратиться[99].

Вскоре по возвращении своем из Едессы преподобный Ефрем заболел. Слух об опасной болезни святого старца быстро распространился по окрестностям. Толпы народа устремились к его жилищу, чтобы получить от него последние наставления. Предчувствуя близкую кончину, Ефрем, на смертном одре, болезненной рукой написал «Завещание», в котором оставил нам истинное изображение себя[100].

Оканчивая свое земное поприще, святой старец с дерзновением прибегает к Богу, как Свидетелю чистоты своей веры, в которой желал утвердить и других. «Клянусь, – говорит он в своем „Завещании“, – Снисходившим на гору Синайскую и Вещавшим из камня (Исх. 17, 6); клянусь устами, возопившими: Элои! (Мк. 15, 34) и приведшими этим в содрогание всю тварь; клянусь Тем, Кто продан Иудой и биен в Иерусалиме, клянусь могуществом Заушенного[101] по ланите и величием Приявшего заплевание; клянусь тремя Именами[102] Огня и единым Божиим Существом и единой волей, что не отделялся я от Церкви и не восставал против Божия всемогущества. Если возвеличивал я в уме своем Отца паче Сына, – то да не помилует Он меня. Если умалял я Духа Святаго пред Богом, – то да покроются тьмой очи мои. Если исповедовал иначе, нежели как говорили, – то да ввержен буду во тьму кромешную. Если говорю лицемерно, – то да буду вместе со злыми гореть в пламени. Если говорю это из человекоугодия, – то да не послушает меня Господь на Суде»[103].

В течение всей жизни Ефрем долго боролся с врагами истины Христовой. В конце дней, обозревая труды свои, святой старец упомянул о них, чтобы внушить ученикам своим ту же ревность о сохранении правой веры, какой горела душа его. «Ни днем, ни ночью, – говорил он, – всю жизнь свою никого не злословил я, и с начала бытия своего ни с кем не ссорился; но непрестанно состязался в собраниях с отступниками. Ибо знаете, что и хозяин овец бьет своего пса, который, видя как волк идет в овчарню, не бежит и не лает на него»[104], С горечью он провидел вторжение в стадо Церкви этих губительных волков: его пророчество через три месяца исполнилось. «По смерти моей, – говорит он, – придут к вам злочестивые люди во одеждах овчих, внутрь же суть волцы хищницы (Мф. 7, 15). Сладки речи их, но наклонности сердца их полны горечи; добры они по наружности, по происходят от сатаны. Бегайте их и учения их, и не приближайтесь к ним[105]. Не отступайте от веры моей, и не преступайте слова моего»[106].

С особенной любовью он останавливается мыслью на тех учениках своих, вера, просвещение и жизнь которых подавали ему надежду на их верность истине и благоуспешную деятельность. И вся душа его возмущается, когда он вспоминает имена изменников истины. Первым преподает он благословение, последних предает проклятию. «Симеон, – говорит он одному из верных своих учеников, – Бог да услышит тебя; в какой ни приидешь град, да исполнишь там церковь, как чашу». Другому говорит: