Что касается чисто человеческих претензий г-на Авена — что моими героями, моими товарищами и, возможно, мной самим движут «неудовлетворенные амбиции, лень и страх», — то здесь можно лишь руками развести.

Предполагаю, что вполне прозрачный страх движет г-ном Авеном, а моими сотоварищами движет бесстрашие, уж простите за высокий штиль.

Если «ленью» лукаво называть любое желание встраиваться в существующий порядок вещей — то да, тогда и лень; правда, лень эта обладает странными свойствами — когда люди проявляют чудеса работоспособности и выживаемости в любых нечеловеческих условиях, попасть в которые для всякого ленивого человека было бы равносильно смерти.

Неудовлетворенные амбиции движут всеми нормальными людьми; и политические амбиции не хуже любых иных. Правда, в данном случае я бы не говорил собственно про амбиции — потому что куда больше героями моими движет желание быть людьми, жить людьми, любить людьми — и отвечать за многое, за все, за целую страну, а не только за «рабочие места, стипендии — будущим инженерам» и все то, что не без сладострастия приписывают себе и г-н Авен, и многие ему подобные. Низкий вам поклон, что тут сказать. Только оставьте людям право измерять свою жизнь другими категориями. И не надо делать вид, что «рабочие места и стипендии» — это нечто такое, чего никогда не было в мире до вас, а потом вы это придумали и подарили людям, наподобие огня или колеса.

Г-н Авен в своей статье брезгливо помянул лишенный очистных сооружений, «самый грязный город в мире» Дзержинск, где жил я, а он не жил никогда. Такое ощущение, что Дзержинск построили нацболы, одарив неподалеку гостившего у бабушки молодого Авена астмой, о чем он сам вспоминает. Построили его, однако, не мы, но я все-таки замечу, что Дзержинск никогда не был самым грязным городом в мире, и даже в советские времена делил звание одного из самых грязных городов со своими коллегами на Западе, вовсе не опережая их. В Оке, на которой стоит Дзержинск, я все детство купался, и люди там без вреда для жизни купаются до сих пор и рыбу ловят — чего не рискнут делать граждане в половине крупнейших европейских столиц, не говоря о людях, проживающих близ зарубежных химгигантов (которые, правда, многомудрые капиталисты предпочитают переправлять в страны третьего мира — создавая при этом, конечно же, рабочие места дикарям, но лишая рабочих мест собственных граждан).

Но я не о том. Я просто хочу сказать, что Дзержинск, равно как и другая моя, малая родина — деревня Ильинка в Рязанской области, — актуальные по сей день примеры массового исчезновения рабочих мест, и остановки десятков огромных производств (в Дзержинске) и привычного сельскохозяйственного оборота (в Ильинке), путем банкротства колхоза. Я никоим образом не желаю обвинить г-на Авена в произошедшем — как и в том, что в России до сих пор ежегодно, как при нескончаемой чуме, исчезает сотни деревень, — но, право слово, все ваши «рабочие места и стипендии» объективно не способны изменить здесь ситуацию.

Не способны. И не меняют.

Так что делайте свое дело и не мешайте заниматься своими делами другим людям, пусть и не похожим на вас. Либерализм — не сектантство. А то мне иногда кажется, что вы чужую свободу ненавидите не меньше, чем всевозможные ксенофобы и националисты самых постыдных мастей.

Самое важное наше с г-ном Авеном различие в том, что для меня свет клином не сошелся на моей правоте, и я в ней вовсе не уверен, но лишь ищу ее (о чем неоднократно и прямо, и косвенно говорю внимательному читателю в своем романе). Зато г-н Авен в своей правоте уверен бесконечно и яростно, он-то давно все понял.

А мы нет. Ну и флаг нам в руки.

Что до стилистических претензий г-на Авена к тексту моего романа, то здесь мне придется замкнуть уста. Может, и у меня есть претензии к г-ну Авену по поводу его банковской деятельности — но едва ли он их стал бы даже выслушивать.

А я вот выслушал и смолчал.

Определенно, я человек большой культуры.

В ночь росы прогибаются ветви,

Мои губы и память как лед.

Я погибну на самом рассвете,

Пальма Кубы меня отпоет.[1]

Такое вот во мне звучит…

Нет, вы всерьез верите, что у любого американского президента грехов меньше, чем у Фиделя? Ткните пальцем в первого попавшегося янки из Белого дома за те полвека, что Фидель провел у власти, — их бодрых дел хватит на трибунал в любой Гааге. Этих янки было девять, и едва ли вы вспомните имена хотя бы трех из них. Зато имя Фиделя помнят все.

Ну, были диссиденты на Кубе, и, о да, поломанные судьбы были. Но найдите мне место на планете, где раздраженных нет, где тонких судеб не ломают о государственное колено. Тем более — экономическая изоляция, огромная туша США, застящая белый свет и великолепное кубинское солнце; а еще предавшие музыку революции и оглохшие на оба уха маразматики из СССР в лице главных друзей Фиделя… Ему было трудно.

Все черти славы в сковородки били,

И мертвецы вставали из могил,

Когда я шел в тумане красной пыли

И Кубу на подошвах уносил.

Без хриплого, сумасшедшего голоса Фиделя планета Земля была бы скучной. Помните, как она опустела в той песне про Гагарина и Экзюпери — вот так же тошно было бы и без него.

Ковбой Рейган, Хрущев с кукурузой, даже полковник Каддафи, и все северокорейские лидеры, чьи имена мы отчего-то знаем, и все южнокорейские, чьих имен ни помнит никто, — все это неизбежно наводит тоску, тощищу наводит, а Фидель так и не надоел за все это время.

Представьте, что Хрущев полвека руководил бы Россией, до сих пор бы кричал тут про «пидарасов»? А? Или Рейгана на 50 лет посадите в Белый дом… Невозможно даже подумать об этом, немедля возникает желание завыть. А как только Фидель появлялся на голубых телеэкранах — сразу хотелось танцевать.

И бомбой взорвется рубма

От Бреста до Магадана,

И будет такая Куба,

Одна сплошная Гавана.

Он сделал из маленького народа народ великий, упрямый, несломленный и гордый. Единственное социалистическое государство в Западном полушарии! И там, надо сказать, не умирают от голода. Мало того, продолжительность жизни на Кубе — почти 77 лет у мужчин и 79 у женщин. Что неудивительно — ведь на 100 тысяч кубинцев приходится 591 врач, в то время как в США — 549, у нас — 420, а в Боливии — 73.

И хотя там падают темпы рождаемости, на Кубе до сих пор наблюдается именно что прирост населения, то есть людей по-прежнему год от года становится больше, а не меньше. В отличие опять же от России: у нас если в позапрошлом году вымерло 800 тысяч человек, а в прошлом «всего» 700 тысяч — это на чистом глазу именуется «демографическим взрывом».