– Спасибо. Спасибо. Я думала… я боялась, что они меня убьют.

Я кидаю ей ключ и говорю:

– Освободи себе ноги.

– Да, да. Спасибо. – Она нагибается к своим лодыжкам, но тут же спрашивает: – Ты не снимешь с меня наручники?

– Снимай цепь. Мы уходим.

Пока она возится с замком, я вспоминаю кое-что еще. Надо проверить тела на татуировки. Мы в Альянсе впервые обратили на них внимание несколько месяцев назад, как раз перед ББ. Похоже, ими метят тех Охотников, которые могут становиться невидимыми с помощью ненормальной магии Уолленда. И точно – у каждой из убитых мной Охотниц находится такая татуировка. Маленький черный кружок на груди, как раз над сердцем.

Когда я возвращаюсь к пленнице, она уже стоит и топает, разминая ноги. Я освобождаю ей руки. Запястья у нее стерты в кровь. На ней тоненький джемперок, под которым, кажется, совсем ничего нет. Замерзла, наверное.

– Спасибо, – снова повторяет она.

– У тебя тоже татуировка, как у нее? – спрашиваю я, тыча пальцем в ближайшую Охотницу.

– Нет.

Я смотрю на нее.

– Что? Ты мне не веришь?

Я жду.

Она тихо матерится, но все же задирает свой джемперок до самой шеи.

Тело у нее худое и мускулистое, кожа бледная. Татуировки и в самом деле нет.

– Я не с ними. Я хотела вступить в Альянс, – говорит она, опуская джемпер.

– Нам пора. Одевайся. – Я киваю на свитер и куртку на земле. – Согреешься.

Она делает, что я велю. Куртка болтается на ней как на вешалке.

Я достаю из рюкзака новые наручники и снова надеваю их на нее, но на этот раз завожу руки ей за спину. Пальцы у нее ледяные.

Она сначала молчит, потом поворачивается ко мне лицом и говорит тихо-тихо:

– Зачем ты это делаешь? Я же на твоей стороне. Это у них я была пленницей.

– Так говоришь ты.

Она отшатывается от меня и говорит:

– Ну, хорошо, допустим, ты не знаешь, кто я. Но посмотри на меня. Какой вред я могу тебе причинить?

– Так говоришь ты.

Интересно, что у нее за дар? Немного подумав, я подхватываю с земли веревку, кляп, мешок и запихиваю все это вместе в карман ее куртки.

– Зачем они тебе? – спрашивает она, в ее голосе слышна паника.

Напоследок я снова обыскиваю лагерь. Уже светает, но даже при свете я не нахожу ничего нового. Взвалив на спину рюкзак, я возвращаюсь к девчонке.

– Ладно, – говорю я. – Пошли.

– Куда мы идем?

– Туда, – говорю я и толкаю ее вперед. Сначала она чуть не падает, но потом начинает покорно шагать впереди.

– Быстрее, – говорю я ей.

И она прибавляет шагу. Ее тело напряжено, и я вижу, что связанные за спиной руки мешают ей сохранять равновесие. Что ж, ничего не поделаешь.

Через полчаса она снова замедляет ход, и мне приходится подталкивать ее в спину. Она говорит:

– Ты ведь из Альянса, верно? Ты же туда меня ведешь? Я пыталась сбежать к ним, но Охотники меня выследили.

– И сделают это снова, если будешь ползти как черепаха.

– Может, ты лучше развяжешь мне руки?

– А может, я лучше заткну тебе рот?

Она умолкает и снова прибавляет шагу.

Где-то через час она опять сникает, и, сколько я ни злюсь, ни матерюсь и ни пихаю ее в спину, ясно, что она свое отработала. Приходится делать остановку. Я даю ей воды и скармливаю шоколадку, которую она кусает так жадно, что я чуть не остаюсь без пальца.

С полным ртом шоколада она жалуется мне:

– Они меня почти не кормили!

Я даю ей немного отдохнуть, потом говорю:

– Вставай. Надо идти.

– Я, кажется, не смогу.

Я понимаю, что тут главное подобрать правильную мотивацию, и меняю тактику.

– Я ухожу. Возвращаюсь на базу Альянса. Ты можешь пойти со мной, но только с моей скоростью, или оставаться здесь, где тебя скоро подберут Охотники. – И я поворачиваюсь к ней спиной и начинаю шагать прочь.

Разумеется, скоро она уже бежит за мной, спотыкается, но не отстает. Я уже приноровился к ее шагу и бегу не слишком быстро, но делаю круг, чтобы проверить, не оставляет ли она каких-нибудь особых следов или знаков. Но нет, ничего такого я не нахожу.

Несколько часов спустя она снова начинает отставать. Через пару минут я совсем теряю ее из виду. Останавливаюсь и жду, но она не появляется.

Черт!

Вернуться, что ли?

Я возвращаюсь.

Она недалеко, стоит на земле на коленях. Когда я приближаюсь, она поднимает на меня глаза, по ее щекам текут слезы, она шепчет:

– Я так устала.

– Плохо. Нам надо бежать.

Она пытается встать, но у нее подгибаются колени, а со связанными за спиной руками она не может балансировать.

Черт!

Я подхожу к ней и рывком ставлю ее на ноги. Она легкая, как перышко.

– Впереди небольшой ручей. Наберем там воды и отдохнем. – Я освобождаю ей руки и добавляю: – Только попробуй… Любой неверный шаг, любая проблема, любой… короче, что угодно, и я сразу перережу тебе глотку.

Он часто кивает и говорит:

– Спасибо.

Честно говоря, я понятия не имею, далеко ли до ближайшего ручья. Помню, что пересек два на пути туда, а вдоль русла одного из них даже бежал какое-то время. Так что мы продолжаем двигаться дальше, медленно, правда, но ничего, раз девчонка встала, значит, будет бежать, никуда не денется.

Наконец мы видим ручей. Вода в нем течет медленно, зато она чистая. Я наполняю канистру и наблюдаю за тем, как жадно пьет девчонка. Потом нахожу в рюкзаке еще одну шоколадку и отдаю ей.

Она ест медленнее, чем в прошлый раз. Покончив с едой, она говорит:

– Я Донна.

– Привет, Донна. Я Фредди.

Она слегка улыбается. Похоже, она понимает, что я никакой не Фредди, но вот знает ли она, кто я такой на самом деле?

Я встаю на ноги и говорю:

– Пора двигаться дальше, Донна.

– Я думала, мы здесь заночуем.

– До темноты еще пара часов. Так что давай, шевели ногами.

Когда уже совсем темнеет, я говорю Донне:

– Вот хорошее место для ночлега. Здесь и остановимся.

Она ничего не отвечает, только складывается пополам и опускается на землю. Мы много прошли с ней сегодня, но это еще пустяки в сравнении с тем расстоянием, которое могут покрыть за день Охотники. Донна неплохо бегает, только уж больно худая и слабая на вид.