Услышав голос бывшего хозяина, залаял проснувшийся Ганс.

– Фу, Ганс! – крикнула Яна через дверь.

В Павликовых глазах промелькнула знакомая Яне тень. Павлик мнил себя манипулятором и действительно был им, во всяком случае, когда дело касалось Яны. Он мог надавить на жалость, мог нащупать больные точки и жать на них, покуда у жены не перехватывало дыхание, образно, конечно, говоря. Сейчас больной точкой был Ганс. Собака «считалась» общим, по мнению Павлика, «совместно нажитым имуществом», так что по-хорошему Яна не имела права единолично принимать решение и забирать Ганса с собой. То, что Павлик терпеть не мог Ганса и всячески противился тому, чтобы подобранный Яной щенок остался в доме, никого не волновало. С этой минуты Ганс, ежеденно и еженощно досаждавший хозяину своим присутствием, – Яну всегда удивляло, как Павлик с таким отвращением ко всем живым существам с маниакальным упорством требует от нее завести ребенка, – стал прямо-таки пределом мечтаний Павлика.

– Ясь, а собака-то общая… – сообщил Павел, кривя губы в неприятной усмешке. – Какого же хрена ты ее себе забрала?

– Павлик, у тебя совесть есть? – округлила глаза Яна. – Ты ж с ним даже не гулял. Один раз прошелся, да и то Ганс потом бегал от тебя, так что пятки сверкали…

– Так что с того? – не меняя выражения лица, поинтересовался Павлик. – Нажили мы его вместе. Ел он и пил за мой счет…

– Я вообще-то тоже работала, – напомнила Яна.

– Ой, Ясь, ну что ты там зарабатывала своей писаниной? Постеснялась бы, интеллектуалка хренова… Тоже мне творческая личность, блин… Посмеши кого-нибудь другого… Платили тебе копейки, основной доход приносил я… Если бы не моя зарплата, ты бы ноги протянула…

– Неправда!

Злость и обида, засевшие глубоко внутри, как заноза, которую уже никто не чаял вытащить, выскочили вдруг на поверхность.

– Сколько бы я ни получала, мне этих денег хватает! И Гансу тоже! И не смей намекать, что ты заберешь собаку! Так я и отдала тебе Ганса, чтобы ты в тот же день его на улицу выкинул!

– Моя собака, что хочу, то и делаю, – невозмутимо ответил Павлик, которого, казалось, забавляло то, что Яну так легко удалось вывести из себя. – Не хочешь возвращаться, отдавай собаку.

Павлик потянулся к дверной ручке, но Яна спиной налегла на дверь.

– Не смей! Это не твой дом! Хочешь, чтобы тебя Стасик за шиворот оттуда выкинул? – Она блефовала – дома была только Анечка, которая вряд ли помогла Яне своими причитаниями.

– Стасик? – Павлик расхохотался. – Твой Стасик даже таракана прихлопнуть не сможет, куда уж тут мужика… Не смеши… Собирайся домой или отдавай мне Ганса. Я свое слово сказал.

– Я милицию вызову… – одними губами прошептала Яна, прекрасно понимая, что никакая милиция из-за таких глупостей не поедет. А если и поедет, то Павлик уже успеет увезти Ганса, и после этого собаку она вряд ли когда-нибудь увидит. Разве только, правда, не надумает вернуться к Павлику. Но от этой мысли ее так своротило, что Яна почувствовала приступ тошноты.

Глядя на злорадно ухмыляющегося Павлика, Яна спросила себя: «Как же я с ним жила все эти пять лет?» Перед глазами промелькнула свадьба, гости, улыбающееся лицо жениха. Казалось, тогда он был совсем другим. Все изменилось немногим позже – уже через полгода статус любимой женщины сменился статусом чего-то привычного, чем можно помыкать, над чем можно доминировать, на чем можно срывать свою злость, что можно не замечать, когда не нужно, и замечать лишь для того, чтобы изречь с презрительной усмешкой: «Ну ты и курица»… Кажется, это что-то называется «женой». Во всяком случае, у таких мужчин, как Павлик…

– Ну и дерьмо же ты… – вырвалось у Яны.

Размахнувшись, Павлик ударил ее по лицу и отпихнул от двери.

– А ну, пусти… Яна, уже не чувствуя ничего, кроме боли и ненависти, вцепилась в его плечи руками и попыталась оттащить от двери. Это было и смело и глупо одновременно: Павлик был раза в два сильнее ее и не преминул этим воспользоваться. Яна отлетела к перилам и, если бы не вцепилась в них, обязательно скатилась вниз по ступенькам.

– Да помогите же кто-нибудь! – крикнула она в пустоту.

Внизу снова взвизгнул лифт, но Яна почему-то не сомневалась: по закону подлости на пятый этаж никто не поедет. Павлик уже распахнул дверь, а наивный Ганс кинулся к хозяйке, имевшей бледный и растрепанный вид.

– Домой, Ганс, домой! – Яна попыталась отпихнуть собаку, но Ганс лез к ней с неуместными поцелуями. – Да иди же домой!

– Где поводок? – сверкнул глазами Павлик.

– Да пошел ты к черту, ублюдок! – выплюнула Яна, вытирая с щеки что-то липкое и слишком уж сладко пахнущее для слез. – Домой, Ганс!

Из комнаты выскочила Анечка, облаченная в длинный махровый халат: казалось, она снимает его только по праздникам.

– Что у вас тут творится? – вытаращив мышиные глазки, спросила она. – Яся, ты в крови… А это кто?

– Аня, забери собаку! – закричала Яна, изо всех сил отталкивая Ганса, который прыгал и пытался облизать ей лицо.

Но Анечка забирать собаку не торопилась. Запахнув халатик, как будто Павлику только и было дело, что до ее прелестей, она во все глаза смотрела на супругов, как будто впервые в жизни видела, как двое, еще недавно жившие вместе, поливают друг друга помоями.

Павлик понял, что Ганса придется вести без поводка, поэтому подошел к Яне и попытался взять пса за шкирку. Ганс обернулся и посмотрел на Павлика такими глазами, что тот одернул руку.

– Успокойся, Ганс. Сейчас пойдем домой… – Павлик попытался вразумить собаку, но Ганс вразумляться не собирался. Он повернулся к Яне спиной, напрягся в холке и тихо, упреждающе заворчал. – Га-анс… – назидательно протянул Павлик, но пес продолжал издавать звуки, исполненные недобрых обещаний. – Ну хватит уже, Ганс… – сменил тактику Павлик. – Мы же с тобой сколько жили под одной крышей… Сколько я тебя…

Раздался привычный визг лифта, скрежет дверей, и из пролета донесся голос:

– Девушка, это вы кричали?

Яна обернулась. По ступенькам поднимался молодой мужчина.

Внешность. Глаза светло-серые, небольшие, блестящие; небольшой рот, нос с горбинкой – он, пожалуй, великоват для таких глаз и губ, но лица не портит; брови светло-пепельные, почти серебристые, не очень широкие, но и тонкими их назвать нельзя; высокий; не полный, но и не худой.

Манера одеваться. Темные джинсы, светло-голубая (мятая) рубашка в тонкую полоску, черные (пыльные) ботинки на липучках с закругленными носами. На груди болтается флэшка, по всей видимости вывалившаяся из кармана рубашки.

Возраст. Тридцать с маленьким хвостиком, едва ли больше.

Черты характера. Как минимум отзывчивость и чуткость.

– Я… – по привычке расписав про себя «героя», ответила Яна.