– Понты лошадиные? Я смотрю, главное – что ты сам уже определился! Ты мне чаю предложил? Ты спросил меня: ну как, братишка-офицер? Как тебе там было, в этом лифте? А?! Твой первый вопрос был обо мне или о том, откуда я их знаю? В чем событие-то? В такой пальбе жуткой или в том, что в лифте с братвой опер оказался? Ты сам-то как хочешь? По закону или по правде, или по жизни?!

Хозяин кабинета вздохнул и спросил спокойно:

– Хочешь чаю?

– Нет, так – уже не хочу! – отрезал Валерка. Неожиданно он услышал голос Ильюхина:

– Братишка, хочешь кипяточку?

Все встали, включая Штукина, который улыбнулся и ответил на вопрос утвердительно:

– Хочу.

Виталий Петрович укоризненно покачал головой:

– Хорошо хоть не подрались, оперативнички…

Было понятно, что полковник стоял у дверей и слушал весь текст. Оперативникам стало неловко. Ильюхин молча забрал Штукина к себе в кабинет, поэтому Валерка не слышал, естественно, дальнейшего разговора между операми. А разговор между тем был достаточно занятным: хозяин кабинета бухтел, разглядывая трещины на любимой пепельнице:

– Да гори оно все синим пламенем! Крылов к тому Дону Карлеону никого не подпускает, Ильюхин – этого прибрал… А они ведь в контрах, как Гога и Магога.

– Гога и Магога – это из другой истории, – не согласился его коллега и достал из кармана пиджака фирменную плоскую фляжку.

Любимая пепельница развалилась в руках опера, и он даже сплюнул с досады:

– А по мне, так самая та история и получается! Крылов и Ильюхин – летчики-налетчики! Друг дружки стоят!

– Да ты чего так расходился-то?

– Достало! И попахивает все это… сам знаешь чем!

Владелец фирменной фляжки философски пожал плечами:

– Ну, попахивает… А ты всю картину видишь? Нет. Ну и я – такого же роста. А тут такое мясо намясорубили… Какие там тараканы? Куда все это заведет? Ой… Давай-ка лучше по глоточку… Я в кино видел – крутые американские копы всегда так делают. Наше дело – ствол найти второй. Почему второй не скинули? Странно. Я бы оба сбросил…

Коллеги хлебнули по очереди из фляги, и тут в кабинет завалился майор Филин, очень прилично «вдетый». Как его к убойщикам занесло? Майор, похоже, уже не очень ориентировался в пространстве, он зашел, как к себе домой, и стал глаголить, что, дескать, ходит он в потертых джинсах, но это ничего не значит, что он, Филин, многое может и со многими на «ты»… Хозяин кабинета вдруг не выдержал и молча хлобыстнул начальника угонного отдела кулаком в висок. Филин клюнул лбом стол, сполз на пол и затих.

Владелец фляжки также молча хлебнул еще, покрутил головой и осторожно глянул на приятеля:

– Стесняюсь спросить: почему ты это сделал?

Хозяин кабинета махнул рукой:

– А-а… Достал. Второго дня он к Наталье в лифте прижимался. Она плакала потом. А сейчас я вдруг подумал – и чего это я таким политиком заделался? Уф! Хорошо. Как гора с плеч. Не стыдно за бесцельно прожитые годы.

– Понимаю, – согласился второй убойщик, наклоняясь над неподвижным телом. – Скоро в себя придет. Добивать будем, как очнется? Кстати, а чего ты за Наталью-то… Я думал, с ней Сашка Снегирев хороводы водит…

– Сашка и водит. А муж в ХОЗУ – объелся груш. Я из-за Сашки… Он если бы узнал – убил бы этого мудака и сел бы. Я его знаю.

– М-да. Интересное построение мысли. Интересно мы живем. Американским копам такое и не снилось.

– Да насрать на них… Слушай, а что это мы пили такое из твоей фляжки?

– Ром пиратский.

– Дай-ка еще.

– На.

Хозяин кабинета сделал добрый глоток и задохнулся:

– Крепко!

– Восемьдесят градусов.

– Да ну? Как же их тогда ловили-то, этих пиратов? Крепкие мужчины, должно быть, были…

Опера помолчали, а потом тот, который хвалил пиратов, вдруг тихо сказал:

– Жаль парнишку этого, Штукина. Сожрут его.

– Сожрут, – согласился владелец фляжки. – И самое обидное, похоже, что ни за что сожрут. А парень он вроде внятный…

Валерка, естественно, всех этих слов не слышал, а потому вошел в кабинет Ильюхина с искренней обидой на своих коллег. Полковник дал ему время помолчать и успокоиться, налил чаю, как и обещал, а потом сказал, грустно улыбнувшись:

– Отошел? Я жалом-то поводил уже и потому схему случившегося знаю. Думаю, что Денис не врет в том, что ошарашен и ни одной внятной версии не имеет. Конечно, если бы он знал – то сразу бы не сказал, поэтому я не его словам верю, а общему туманному информационному фону… А ты как думаешь – не врет он?

– Думаю, не врет.

Полковник закурил сам, предложил сигарету Валерке, вздохнул и спросил:

– Юнгерова видел?

– Да.

– Ну и как он тебе? Понравился?

Штукин неопределенно повел головой:

– Крепкий мужик. Серьезный. Предлагал, если уволят – к ним идти. Наверное, больше понравился. По крайней мере, он не попрекал меня, как наши.

Виталий Петрович невесело рассмеялся:

– Это хорошо, что понравился, и хорошо, что приглашают. Это даже очень хорошо… А на наших ты сердца не держи – ситуация-то и впрямь необычная. Сам знаешь – в голову всегда сначала плохое лезет. Ты после случившегося пил?

– Нет.

– Молодец, – похвалил полковник опера, достал из сейфа стакан и бутылку водки, налил треть. Штукин обратил внимание на то, что стакан был идеально прозрачным, хотя и стоял в сейфе. – Выпей. Под мою ответственность. – Полковник протянул Валерке водку.

Штукин бормотнул какие-то слова благодарности и маханул налитое залпом, не почувствовав горечи. Водка пилась, как вода. Он отер губы тыльной стороной ладони и осторожно поставил пустой стакан на стол. Ильюхин закупорил бутылку и убрал ее в сейф, оставив стакан на столе. Они помолчали, потом Виталий Петрович помассировал себе виски пальцами и глухо сказал:

– Думаю, что выбранная мной манера общения с тобой – вообще, и по работе в частности, как говорит наш император – не продумана, романтична и, наверное, не совсем правильна, но… выбор сделан. А поэтому я скажу тебе сейчас то, что должен был бы сказать лишь после всех проверок и сомнений. Не подведешь?

– Теперь нет, – мотнул головой Штукин, ощущая, как водка начинает его «цеплять». – Круче, чем в лифте, не будет.

– Кто знает, что еще будет… – вздохнул Ильюхин и чуть понизил голос. – Мы ведь внедрить-то тебя собирались, как ты помнишь, в дочернюю структуру Юнгерова. Заход издалека… А тут… Он тебя сам приглашает. На человечьей беде, на случае да на твоем везении – такая удача. А потому и увольнять тебя нужно срочно – как скомпрометировавшегося. Как тебе такой поворот с особой цинизмой? Будем разводить кактусы и вышивать гладью? Случай особый, думаю, что наверху я смогу быстро все утрясти… Ты-то сам готов? Подумай еще раз…