В океане курс держать — это не на лимане, когда вечно пилишь вдоль берега. Тут ориентиров нет, только вода. Одна надежда на компас. Первое время, как сказали с судейского, «Анубис», подобно всем новичкам, заметно рыскал на курсе. А потом ничего, освоился экипаж.

Ко всему ведь привыкаешь.

Регату-кругосветку для малотоннажных яхт практически сразу нарекли «гонкой самоубийц». Так оно, в сущности, и было, ибо максимум, что «Анубис» мог выдержать, — это семи-, ну восьмибалльный (если повезет) шторм. А сложности начинались уже с шестерки, когда ветер начинал рвать с гребней белесую пену и полосами вытягивать ее поперек волн.

Сумасшедший русский миллиардер Денис Шимашевич, папа «гонки самоубийц», гарантировал участникам только две вещи: солидное вознаграждение после финиша и спасение экипажа — только экипажа, не яхты — в случае жестокого шторма.

Николаевцы купились, ибо риск того стоил. «Анубис» вместе со всем такелажем и вооружением по максимуму тянул тысяч на двадцать — двадцать пять зеленых американских рублей. В Николаеве больше чем за пятнадцать продать его было нереально, разве что в Одессе. Или каким залетным москвичам-питерцам.

Все участники гонки подписывали специальную бумагу — дескать, пускаются они в эту авантюру добровольно, без принуждения и снимают с устроителей регаты всякую ответственность за возможные эксцессы и несчастные случаи. Ну а в случае успешного завершения гонки получают по пятьдесят тысяч безоговорочно и финишные бонусы, тоже немаленькие, в зависимости от занятого места. Даже последнее место оправдывало эту авантюру с головой. Да и от спонсора, пивного концерна «Оболонь», кое-что перепало бы в любом случае. Поэтому экипаж молился и ежевечерне пил за погоду. Единственное, что могло помешать благополучному финишу, это озлобленность океана, это шквальный ветер и чрезмерно высокие волны. Буря, непредсказуемая и слеподырая.

Но океан пока оправдывал свое название.

На старт вышло сорок три яхты. Со всего бывшего СССР, и только с него — таково было железное условие Шимашевича, хотя просились и голландцы, и шведы, и израильтяне, и еще черт знает кто.

Израильтян Шимашевич пустил — те убедительно доказали свою причастность к СССР: все эмигрировали в конце двадцатого века с шестой части суши на землю обетованную. Еще Шимашевич допустил к гонке болгарский экипаж, сказав, что Болгария, мол, тот же совок была в свое время, а болгарские слоны испокон были лучшими друзьями российских слонов. Капиталистов же отшил всех до единого. «Вы и так жирные, чтоб я вам еще бабки платил, — заявил Шимашевич. — На фиг всех».

Старт дали на Занзибаре. В Индийском гонку потрепало, но выбыла всего-навсего одна яхта, ребята из Туапсе. Команду «Анубиса» первое время страшно бесили сумасшедшие тропические ливни, разражавшиеся с регулярностью ежедневного курьерского поезда. Но, невзирая на новое для себя окружение, «Анубис» добрался-таки до первого промежуточного финиша в Сурабае; из теперь уже сорока двух яхт они пришли восьмыми — результат очень даже неплохой. Лидировали, как ни странно, горячие эстонские парни из Сяэре, что на острове Сааремаа, веселый киевский экипаж и яхтсмены из Астрахани.

От Сурабаи до самых Филиппин, где некогда сложил буйну головушку ловец удачи Магеллан, идти было несложно: начался лоцманский этап, сначала через Зондский пролив; потом морем между Явой и Калимантаном, потом вдоль западных берегов Сулавеси и на Минданао, в порт Давао. В Зондском вволю полюбовались на темный конус бабахнувшего в позапрошлом веке вулкана Кракатау. Впереди яхты всегда маячил катер с флажком на топе, так что с курса сбиться мог только полный идиот. Но в Тихом снова пришлось полагаться только на себя.

Этап назывался «АнтиМагеллан» — океан гонка пересекала в направлении, противоположном первой на Земле кругосветке. Как и тогда, старушка-планета смилостивилась над идущими в неизвестность моряками и в меру сил радовала погодой. Ровный пассат и встречные завихрения от могучего экваториального течения влекли растянувшуюся на несколько сот километров гонку к западным берегам Америки, и, по уверениям вралей-синоптиков, такая же тихая погода прогнозировалась как минимум на две-три недели, а то и дольше. Против «и дольше» не возражал, наверное, ни один участник «гонки самоубийц», включая папу-Шимашевича.

Строго говоря, сам Фернан де Магеллан шел совсем не так, что и понятно: Панамский канал в XVI веке существовать никак не мог. По слухам, Шимашевич сначала хотел проложить курс регаты в точном историческом соответствии — через Магелланов пролив или, если чилийцы упрутся и запретят, в обход мыса Горн. Пожалуй, тут бы «гонка самоубийц» и закончилась: обогнуть упомянутый мыс, двигаясь с запада на восток, и при этом уцелеть — невероятная удача для малотоннажника. А для сорока двух малотоннажников? Да и Магелланов пролив совсем не сахар. В конце концов Шимашевич дал себя уговорить изменить маршрут: гарантировать участникам гонки спасение на подлинном пути Магеллана не мог даже он.

Пестрый пузатый спинакер с красочным логотипом «Оболони» трудолюбиво тащил «Анубиса» на восток. Океан пронзительно синел — такого потрясающего цвета никто раньше не видел. Даже в Индийском — там вода выглядела гораздо темнее. Юра сидел по левому борту на руле, Женька валялся по правому, лениво удерживая брасс. Стаксель не поднимали уже с неделю — все равно не работал под спинчем, а грот, полностью растравленный, работал вполне.

Проснулся Нафаня, выбрался из кубрика, рефлекторно зыркнул на компас, потом на небо, потом на море, где продолжали почему-то бесноваться летучие рыбы, и вполголоса буркнул:

— Буэнос утрос…

— Как спалось? — поинтересовался участливый Женька. Подобно всем крупным людям, он был заметно добродушнее, нежели могло показаться с виду.

— Нормально. Только фигня какая-то приснилась, аж проснулся…

Нафаня побрел к вантам, отлить.

Проснулся и Баландин.

— Привет, мужики… Блин, пурга какая-то снилась, блин!

Он часто дышал, словно после стометровки. Не иначе — последствия приснившейся пурги.

— О! — заорал Нафаня, навалившись на ванты грудью. — Глядите!

Лоснящееся черное с белыми отметинами на боках тело на несколько долгих секунд вознеслось над волнами и, подняв тучу брызг, вновь рухнуло в соленую свою обитель.

— Косатка, чтоб я сдох! — восхищенно выдохнул Юра. — Нафаня, это специально для тебя небось! Ты ж у нас единственный из экипажа Дядика.

— У нас «Косатка» не в честь рыбы, — пояснил Нафаня, — а в честь ласточки.

— Косатка — не рыба, косатка — дельфин. Только хищный, — со знанием дела поправил Баландин, в свою очередь навострившись к вантам.

— Так обычные дельфины тоже хищники, рыбу же жрут, — резонно заметил капитан.

— Ты мне мозги не парафинь дельфинами! — с деланым высокомерием отбрыкнулся Баландин. — К тому же ласточка с буквой «а» пишется.

— По-русски — с «а», — равнодушно уточнил Нафаня. — А у нас — по-украински написано!