— У вас девочки, Майкл? В смысле — дочки?

Майкл прыснул пивной пеной и заржал, привлекая внимание унылых завсегдатаев «Сентинеллы». Так ржать могут только люди, абсолютно лишенные чувства юмора. То, что у них это чувство заменяет, надо называть как-то иначе. Не чувством юмора, во всяком случае...

— Если хотите, то да — дочки. Только они очень больно кусаются, эти милые дочурки...

— Ах, так это вы про ос... — протянул я, разочарованный своей догадкой. — Вы же действительно для них отец родной. Наверное, все их поголовье в этом Мире под вашей опекой.

— К сожалению, нет, — опечаленно ответил Майкл. — Есть уже и бесконтрольные популяции. Прижились-таки здесь...

— Да уж, — заметил я, чувствуя, что рою в нужном направлении. — Меня пару лет назад тяпнула одна такая тварь. Если вы позволите мне называть так ваших «малышек».

Майкл опять захохотал и уведомил меня:

— Нет, вас «тяпнула» не моя «малышка», а ее дикая сестрица... Вот если бы вам досталось от моей воспитанницы — из инсектария со второго этажа — вы бы, наверное, не беседовали здесь со мной...

— Укус у них смертелен, что ли? — осведомился я.

— Ну, будь это так, то по моему старому приятелю Солу уже пришлось бы справлять поминки. Он ведь именно на это подписался — на «поцелуй малышки»... А это — не смерть. Это...

Я не стал подгонять Майкла. Честно говоря, уже тогда его неожиданный приступ откровенности показался мне подозрительным. И я остерегся совать голову в петлю. А напрасно. Пожалуй, этим я и выдал себя: излишняя осторожность так же хорошо привлекает внимание, как и чрезмерное любопытство... И Майкл, не дождавшись моей полагающейся по сценарию реплики, несколько навязчиво закончил свою мысль:

— Это может оказаться хуже смерти...

— Инсектарий... — пробормотал я задумчиво, меняя тему разговора. — Так это они... ваши осы там... звенят?

— Они? — развеселился Майкл. В тот момент он напоминал мне чрезвычайно жизнерадостный скелет. — Так их слышно там — внизу?

— Еще бы! — пожал я плечами. — Я уже начал подумывать о том, чтобы обратиться к психиатру. На предмет слуховых галлюцинаций.

— Неудивительно, — самокритично признал Майкл. — Как-никак двадцать камер, по шесть кубометров каждая...

— Так этот самый Файнштейн, — «вспомнил» я. — Он все-таки заболел после укуса?

— Нет, он не заболел. В том смысле, что не стал чувствовать себя хуже. Он просто изменился. Изменился и ушел от нас. В какое-то свое «никуда»...

— Получается, что Хайлендер выбросил деньги на ветер? — слегка удивленно спросил я. — Или вы рассчитываете, что с Сола еще удастся стрясти его вознаграждение?

Майкл пожал плечами:

— Если Рой сочтет это нужным, то, конечно, Солу грозят неприятности по судебной линии. Но... Ведь если нас интересует, как повлияет на человека то или иное воздействие, то нам, наверное, более интересен свободный человек, а не тот, которого держат за руки за ноги на лабораторном столе.

Я, признаться, не слишком хорошо понял, что все-таки имеет в виду хитроумный Майкл, но согласился с ним, глубокомысленно промычав что-то в том духе, что охота, она, как говорят на Святой Анне, конечно, гораздо пуще неволи. И снова чуть-чуть изменил курс, которым следовал наш непростой разговор.

— Вы сами-то как — не побаиваетесь? Или у вас иммунитет?

— Ну... — Майкл задумчиво уставился на опустевшую наполовину кружку. — Какой уж там иммунитет. Просто я достаточно осторожен. И удачлив. Но... иногда мне хочется, чтобы это случилось со мной... Просто ужасно хочется.

И Майкл поднял на меня глаза. Пожалуй, в этот момент он был совершенно откровенен со мной.

Свою первую экспедицию на второй этаж старинного особняка я считал рекогносцировочной. Однако режиссер того спектакля, который мы старательно разыгрываем для него здесь, по эту сторону бытия, решил иначе, и мой первый визит в царство ос оказался и последним.

Чтобы проникнуть в гости к питомцам Майкла Миллера, я воспользовался старым люком, который с большим трудом обнаружил. Располагался он в потолке небольшой подсобки, куда к концу рабочего дня сервисные автоматы заботливо перемещали оставшиеся после нашей бурной исследовательской деятельности горы лабораторной посуды и инструментов, требующих мытья, ремонта или утилизации. Люк этот когда-то даже был оборудован сигнализацией, но на сегодняшний день особой опасности она не представляла. Главную мою заботу составляло уничтожение всяческих следов в виде осыпавшихся чешуек краски очертившегося в потолке первого и, соответственно, в полу второго этажа контура отверстия люка и тому подобное... Еще, конечно, требовалось определенное время, в течение которого никто в «Лексингтон Грир» не хватился бы меня. Временем таким, естественно, была ночь.

На мое счастье, Рой Хайлендер не был жестким сторонником работы только от сих до сих. То есть от сих до сих — это было святое. Являлось необходимостью. Но если вам взбредало в голову задержаться допоздна или даже переночевать в лаборатории, то особого разрешения на то испрашивать было не надо. И если ваши ночные бдения приносили к тому же какие-то более или менее заметные плоды, то, по крайней мере, от иронических замечаний со стороны шефа на сей счет вы были избавлены. К тому, что бдения за лабораторным столом и компьютером являются моим любимым времяпрепровождением, я коллектив «Лексингтон Грир» приучил легко. У меня даже проснулся искренний интерес к науке. Загвоздка заключалась в том, что нас было, пожалуй, многовато для осуществления моего нехитрого плана. Но все мы — люди, и на уик-энд уровень энтузиазма даже самых честолюбивых и преданных делу сотрудников падал до нулевой отметки. Усвоив эту закономерность, я подготовил все необходимое для своей ночной экспедиции на ближайшую пятницу.

Пятница пришлась на тринадцатое, но я просто не придал этому значения.

Второй этаж старого особняка разительно отличался от первого. Похоже, что здесь не было никакой реконструкции с тех пор, как особняк перешел в руки новых хозяев. На своем месте оставались сохранившие прежний колорит столовая и буфетная, комнаты для гостей и небольшой зал с фортепиано. Время остановилось здесь.

И в этом остановившемся времени поселились осы. Осы, естественно, обитали не просто в зыбком сумраке. В полнейшей дисгармонии с архаикой архитектуры и интерьера то тут, то там по комнатам и переходам были расставлены неуклюжие прозрачные ящики. Инсектарии. Ящики пучились в пыльную темноту выгнутым пластиком своих стенок, словно их распирало собственное содержимое. А содержимым этим как раз и были осы — мириады и мириады занятых своим делом, размеренно копошащихся насекомых. Не будь я предупрежден заранее, я принял бы их за какое-то вещество. За медленно кипящую и пузырящуюся массу, скрытую за холодно поблескивающей прозрачной твердью.

Одни из этих ульев были подсвечены ярким или, наоборот, еле заметным светом. Другие и вовсе погружены во мрак. И все они звучали.