— Ладно, Аркаша, нам важно на место попасть и посмотреть, как раков ловят. А там уже пошлем их обоих к чертовой матери.

— Надеюсь доедем…

Под кубанское сало водка пошла еще лучше. На третьей бутылке я решил перестать сопротивляться, все равно меня никто не слушал.

— Каждое дело, Аркадий Анатольевич, нужно доводить до конца. Что же нам теперь останавливаться, половину уже выпили, — прочитал мне мораль Завгородний.

— Ты прав, Володя, нет ничего хуже незаконченных дел. Наливай! — согласился я.

Через некоторое время к нам подсел смуглый курчавый брюнет, который с начала пути внимательно изучал нас, я это давно заметил.

— У меня тоже есть водка, возьмите в компанию, — попросил он.

— Садись.

Парень поставил на стол бутылку «Столичной» и выложил несколько белых дырявых пластинок.

— Это еще что такое? — удивились мы.

— Это маца, еврейский пасхальный хлеб.

— Ты еврей что ли? — с угрозой спросил Ничко.

— Да. Вы уж простите.

— Среди евреев тоже порядочные люди встречаются, — сказал миротворец Македонский.

— Только редко, — вставил ехидный Ничко.

— Что-то маца твоя на хлеб не похожа, из чего ее делают? — недоверчиво поинтересовался Вова.

— Мука, вода… — стал перечислять иудей.

— Кровь христианского младенца… — как бы в сторону добавил Ничко.

Коля был убежденным антисемитом и очень любил читать экстремистские брошюрки, которые продают на Невском неопрятные бородатые псевдопатриоты.

— Это неправда! — возмутился наш попутчик.

— Правда, не правда — пей, давай. Тебя как звать-то?

— Александр Бренер.

— Закусывай, Александр, — сказал Македонский и пододвинул Бренеру сало.

— Нам свинью есть нельзя, — заметил Александр, но кусок сала все же сожрал.

— Никак не пойму я, почему все так евреев не любят, — горько посетовал наш попутчик через какое-то время.

— Вы Христа нашего гвоздями к деревяшке прихуячили, — выдвинул обвинение Коля.

— Почему вашего, он что, русский был что ли?

— Да уж, наверное, не еврей, — отрезал Ничко.

Александр на это ничего не ответил, но заскучал, загрустил, вышел в тамбур покурить и пропал.

— Что же ты парня обидел, собака? За что? — наехали мы втроем на Колю.

— У тебя у самого морда жидовская, я тебя давно подозреваю, — высказал мне Ничко. — И у тебя, Урмац, фамилия странная. Урмац… Маца… — какое-то созвучие я наблюдаю. Однокоренные слова, — отбивался Ничко.

— Коля, водки мы тебе больше не дадим, — вынес резюме Македон и демонстративно налил только себе, мне и Володе.

Такого поворота событий Ничко не ожидал.

— Ладно, признаю право евреев на существование, — пошел он на мировую.

— И равноправие, — потребовал Македон.

— И равноправие признаю, — Коля схватил бутылку и быстро налил себе в стакан.

— А ведь мы уже подъезжаем, — Володя высмотрел за окном какие-то свои ориентиры.

Я спрятал последнюю бутылку и закрыл сумку на молнию. Все судорожно сглотнули.

Со станции Сущево мы на попутном грузовике доехали до аэродрома. Купили в кассе билеты и поспешили на посадку. Наш самолет уже был готов к полету и стоял на взлетной полосе. Мы залезли в брюхо кукурузника, там уже сидели две бабки с мешками, они подозрительно нас осматривали. В глубинке не любят чужаков, опасаются. Появился пилот — выгнутая фуражка, черные очки — сокол, а не летчик.

Взревел мотор, и пузатое чудище, медленно покачивая крыльями и грузно переваливаясь, двинулось по полю. Наш «сокол» наращивал скорость, потом поправил очки, что-то коротко бросил в микрофон и стремительно поднял машину в воздух. Полет на кукурузнике не отличается комфортабельностью, этот воздушный лайнер постоянно трясет и бросает из стороны в сторону.

Через двадцать минут мотор заглох, винт перестал вращаться, и самолет круто пошел вниз. Колеса его ударились о землю. Нас, сидящих в салоне, здорово тряхануло. Невозмутимый «сокол» лихо подкатил к деревянной будке с надписью «Аэропорт Ухошино».

Мы вылезли наружу и огляделись. Рачья речка — вот она, метров десять шириной, течение довольно быстрое. Называется Полисть. На ее берегу живописно расположились несколько допотопных ветхих бань, заброшенных, видимо. Чуть дальше — десяток домов, большинство из них заколочены.

— Русь-Матушка… — добавил Володя, имевший явную склонность к поэзии.

— Красоту завтра изучать будем, надо где-то спать, — вернул я своих товарищей на псковскую землю, поближе к реальной жизни.

— В любую незапертую дверь можно заходить и спать, — Вова хорошо знал местные обычаи.

— Ну, пошли тогда.

Выбрали мы уютный сеновал, закопались в сухую пахучую траву и мгновенно заснули. Как ангелы. Утром я продрал глаза, выбрался из сена и вышел из сарая. Что за чудо?! У входа, на лавке, стоит трехлитровая банка молока, свежий деревенский хлеб, огурцы, редиска, зеленый лук. Откуда такое изобилие? От какого щедрого волшебника подарки? Я разбудил Вову с Колей, Македона не нашел. Но вскоре появился и он. Александр, оказалось, давно проснулся и на рассвете отправился налаживать связи с местным населением. В деревне он очаровал всех старушек, одаривших его продуктами животноводства и огородничества. Вот, значит, кто был таинственным волшебником. С собой Македонский привел сухонького дедушку, аборигена.

— Давайте бутылку, деда нужно срочно опохмелить, — потребовал Александр.

Заполучив последнюю бутылку водки, Македон налил полный стакан и передал его старцу. Тот схватил водку с изумительным проворством и мгновенно выпил. Крякнул и прослезился. Македон угостил деда папиросой и вытащил из сумки рачевни.

— Пойдут такие? — начал деловой разговор Александр.

— Пойдут, а чего же нет, — старичок покрутил наши рачевни в крючках-пальцах и протянул Македону пустой стакан.

Урмац его вновь наполнил, а остатки водки выпил сам из горла, чокнувшись с дедом бутылкой.

— Саня, это ведь последняя бутылка была, — обреченно заметил Володя.

— Ну и слава Богу, будем вести здоровый образ жизни, пейте молоко, оно намного полезнее.

После второго стакана дедок оживился и стал намного разговорчивее.

— Первым делом лягух на лугу наловите, да шкуру не забудьте с них содрать. Рак — он на светлое лучше идет.

— Дед, а правда, что по тысяче штук за ночь ловят?

— Всяко бывает, но ведра два точно возьмете, — обнадежил туземец.

— А змеи тут есть? — задал я чрезвычайно интересующий меня вопрос.