– Э, мужик… ты куда…

– Спокойно… – проблеял я, – полиция…

Вывалился наружу… какая-то женщина, шедшая по тротуару, шарахнулась в сторону… хорошо, что не пристрелила.

Я прислушался… сирены. Все, хана…

Побежал вниз, по двору… если это можно было назвать «побежал» – каждое движение отзывалось стреляющей болью в хребтине… в заднице… во всем теле. Свернул… пробежал через калитку… по тротуару… и вывалился прямо на улицу Пушкинскую, в неположенном месте. Визгнули тормоза, кто-то послал меня по матушке… плевать, на все плевать, как пел Юра Хой. Перебежав Пушкинскую, я ломанулся в дверь управления ФСБ всем телом. Не открылось, я снова упал. Тогда открылось…

– Стоять!

Двое. У обоих автоматы.

– Грача!

* * *

– Грач! Старший… опер! Тайфун! Тайфун!

Не знаю, как меня не пристрелили… но хорошо, хоть втащили в предбанник и закрыли дверь. И хорошо, что Димыч был на месте – увидев меня, он дар речи потерял.

В управлении ФСБ – остались еще со сталинских времен душевые… вот в одну из них, чью-то начальничью, Димыч меня и завел. Кряхтя и матерясь, я кое-как окатил себя из душа… хоть немного полегче стало.

– Дим… – голосом умирающего лебедя проговорил я, – на завод звякни, скажи… пусть… сменку с кабинета возьмут. Горка черная… они знают.

Потом я прилег в кабинете, привели фельдшера – пожилого такого дедка. Тот меня пощупал и заключил, что если я бегаю, то позвоночник у меня не сломан… и ребра, похоже, тоже целы. Но вот ушиб сильный.

– Новокаином… обколите… пока.

Доктор поцокал языком.

– Вам бы лежать… с такими травмами.

– Колите, доктор… колите…

С дубовой, ничего не чувствующей спиной – я предстал перед полковником Бекетовым, старшим по званию сейчас в этом здании. Эзоповым языком рассказал ему про стрельбу на «Удмуртлифте», умолчав пока про роль Мешка. Якобы Новосельцев сам на меня вышел.

Бекетов выслушал… правда, его выражение лица ничего хорошего мне не предвещало.

– То есть вы застрелили Новосельцева, – уточнил он.

– Новосельцева застрелил снайпер с эстакады. Он обратился. Я его упокоил, – терпеливо пояснил я.

– Но в его голове – пуля с вашего пистолета.

– Да, а в груди разрывная пуля от карабина! – психанул я. – Экспертизу надо сделать…

– Если сделают…

– То есть?

– Новосельцев сказал вам, что готов называть имена фигурантов по преступной группе в самом МВД.

* * *

– Но ни одно имя не назвал.

– Он хотел защиты.

– Но ни одного имени он не назвал, так?

– Не успел…

Бекетов помолчал.

– К нам в дверь уже стучали. Кто-то вас видел.

– И вы?

– На хрен послали, – ответил Дима за полковника.

– Я спецсубъект, – устало сказал я, – полиция в отношении меня проводить следственные действия не имеет права. Только с согласия Президиума Горсовета.

– Думаете, сложно получить?

– Думаю.

Бекетов скептически покачал головой.

– Поставьте себя на наше место. Вламываетесь вы. В дерьме в самом прямом смысле этого слова… говорите, что убили полицейского. И не просто полицейского. Бросаете обвинения, но не называете ни одного конкретного имени. На нашем месте вы как бы поступили?

Я устало прикрыл глаза.

– Завел бы ДОП[1]. Это ваша работа.

– Мы знаем, в чем заключается наша работа.

– Василий Викторович, – осторожно сказал Димыч, – Александр Вадимович в паникерстве никогда замечен не был. И основания для проверки тут есть.

Молчание прервал телефонный звонок. Бекетов снял трубку, послушал.

– Его у нас нет. Нет, вы ошиблись. До свидания…

Положил трубку.

– С Воткинского шоссе?

Бекетов покачал головой:

– С Госсовета.

Окольными путями меня вывели на стадион «Динамо» и дальше – в проулок, где меня подхватила заводская машина. Прямо в машине я переоделся. Злость кипела внутри… на себя… на все.

Опасная пружина была сжата до предела.

– Слушай, Вить, – сказал я. – Ты меня ведь у сотого подобрал. У меня была встреча с директором, так?

Витя ухмыльнулся:

– Так.

– Поехали.

– Куда?

– В больничку. На Воткинское шоссе.

Первая республиканская клиническая больница, главное лечебное учреждение Удмуртии, а теперь и всего анклава, была на Воткинском шоссе, можно сказать, что за городом. К счастью, у меня там был блат в виде Элины.

Блат, а также депутатские корочки – способствовали тому, что меня поставили под рентген. С рентгеновскими пленками сейчас – сами понимаете, печально. Рентген показал, что сломанных ребер нет. И то слава Богу. Но спину я сорвал сильно.

Устроили меня в палату. Одиночную, по блату. Пришла Элина – хорошо, что она меня не видела в том виде, в котором я заявился в управление ФСБ на Пушкинской. Я ей коротко и без подробностей рассказал, что произошло. Судя по ее лицу… не понравилось ей все это. И я ее понимаю.

– Осуждаешь?

Она головой покачала.

– Бросить бы тебе меня. Врача какого-то найдешь.

Она отрицательно покачала головой – снова.

– Почему?

– Потому что.

Я вздохнул.

– Дура ты. Как есть.

Вечером появился Димыч. С новостями.

– Короче, в квартире этой я не был, – рассказал он, – но разговаривал с человеком, который был. Выходит все вроде так – глава семейства где-то был укушен, пришел домой, обратился и съел семью. Потом пришли вы – он, соответственно, атаковал.

Я прикрыл глаза. Значит, ради создания правдоподобной картины они расправились со всей семьей.

– Короче, ни прокуратура, ни ментовка возбуждаться не будут. Это сто процентов. Им головняки ни к чему.

Да. Все правильно. Семью, наверное, убили так, чтобы они не смогли обратиться и стали кормом для монстра. Я такое в Вятском крае видел – там для таких целей обычно убивали ударом длинного шила в ухо, или в глаз, или в затылок. Уголовнички баловались – они как раз монстров откармливали – помните, я рассказывал, как мы их вешали? Вот за это и вешали, иногда по несколько десятков человек разом. Потом просто убили самого фигуранта и оставили рядом с запасами мяса.