Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Наверное, все одноклассницы Оли сейчас только о выпускном вечере думают, – предположила я, открывая тетрадку по химии. – А никак не об учебе.
– Вот-вот! – с жаром подхватила Мария Васильевна. – А моя Оля даже идти туда не хочет, представляете? Говорит, что не хочет зря тратить время!
– Ну, с одной стороны, выпускной – это не зубрежка программы и не чтение на английском языке классической литературы, – заметила я. – А с другой – для старшеклассниц выпускной вечер это все равно что первый бал для Наташи Ростовой, все хотят выглядеть потрясающе, платья всякие покупают…
– Моя Оля не такая, – твердо заявила Мария Васильевна. – Она этого всего не понимает. И платья никакого не хочет, хотя у меня и денег нет дорогие шмотки покупать. Я вон лучше возьму у своей коллеги из музыкальной школы платье напрокат – у нее есть вечернее, как раз Оленьке подойдет. Длинное, в пол, однотонное, строгое. Пускай другие покупают дорогущие наряды, а моя Оля все равно самой красивой будет!
– Неужели ваша дочка не хочет новое платье для вечера? – удивилась я. – Может, вы просто ее не спрашивали? Она же молодая девушка, а не робот!
– Да, Оля – юная девушка, но это не значит, что у всех девушек должны быть на уме только шмотки! И платью она любому будет рада, я даже с ней пойду на выпускной… Если Оля найдется…
Женщина снова всхлипнула. Я перетрясла все тетрадки – собственно, осматривала я их не для того, чтоб проверить, как учится юное дарование, а только затем, чтобы найти еще одну записку с оскорблениями. Как ни крути, Мария Васильевна обнаружила в сумке дочери свидетельство, что ту травят одноклассники. Может, конечно, и не травят, но не любят, это точно. Наверняка все девчонки в классе Оли смеются над ее внешностью и презирают за отличные оценки. Дети во все времена были жестокими, и сомневаюсь, что сейчас что-то изменилось. Достается, как правило, тому, кто отличается от остальных, не важно – оценками, внешностью, привычками… Однако никаких записок в тетрадях я не нашла, аккуратно сложила их стопкой и положила на место.
Следующим на очереди был платяной шкаф девушки. Здесь тоже царил идеальный порядок, но поддерживать таковой было легко. Вещей у Оли было немного, и все приблизительно одного фасона – бесформенные, мешковатые, серо-коричневых цветов. Исключение составляли разве что белые блузки, но я бы не назвала их модными или красивыми – самые обычные рубашки, которые носили в школах раньше. Юбки Оля не любила, я нашла всего одну-единственную прямую юбку черного цвета, зато брюк было несколько. И что самое странное – ни одних джинсов в шкафу не было! Девушка не надевала их даже в повседневной жизни, неужели ей не надоедало всегда ходить в одном и том же?..
– А это что такое? – полюбопытствовала я, вытаскивая с нижней полки широкие серые штаны явно не классического кроя.
– Так это же Олина форма для физкультуры! – воскликнула Мария Васильевна. – У нее еще такие же штаны есть, для сменки.
– Ясно, – кивнула я и положила штаны на место. Неожиданно вспомнился наш с Ленкой поход по спортивному магазину – подружка, которой лет было побольше, чем Оле, в два раза, и то выбирала стильные, обтягивающие спортивные штаны, а уж никак не такое бесформенное, уродливое тряпье… Бедная Оля, представляю, каково ей было ходить в подобной одежде! Неудивительно, что она не хотела идти на выпускной бал – если платье будет из того же разряда, что и остальная одежда девушки, понятное дело, Оля не хотела выглядеть всеобщим посмешищем…
Но Мария Васильевна, похоже, искренне считала, что ее дочь вполне довольна и своим гардеробом, и жизнью в целом. Что ж, не мне судить, в конце концов, я не могу знать, какие приоритеты у Оли, вполне возможно, девушка и в самом деле не обращает внимания на свой внешний вид, ее главный интерес – учеба и собственная успеваемость. В конце концов, все люди разные, что совершенно неприемлемо для одного, составляет ценность для другого. Единственный вывод, сделанный мною после осмотра платяного шкафа девушки, заключался в том, что никакого компромата там не было. Если Оля и баловалась наркотиками (что при такой успеваемости в школе весьма сомнительно), то прятала она запрещенные вещества вне дома. Но опять-таки, я сама не верила в то, что дочь Марии Васильевны способна связаться с плохой компанией. Насколько я могла судить из рассказа матери пропавшей девушки, у той просто не было времени на развлечения. Тогда куда она могла подеваться? И где в первый раз ночевала Оля?..
Я закрыла шкаф, осмотрела комнату. Ничего примечательного не обнаружила, помещение больше напоминало рабочий кабинет, нежели спальню или место для отдыха. Само собой, ни косметики, ни ювелирных украшений я не нашла, чему совсем не удивилась.
– Могу я осмотреть вашу комнату? – спросила я у Марии Васильевны. Та пожала плечами.
– Если хотите, конечно… Но Олиных вещей у меня нет, все дочкины принадлежности здесь…
Я все же вошла в комнату Марии Васильевны, большую часть которой занимало черное фортепиано. Я всегда думала, что сейчас музыканты пользуются электронными синтезаторами – по крайней мере, места они занимают гораздо меньше, да и в случае чего их можно куда-то перевозить.
– Надо же, – проговорила я, показывая на музыкальный инструмент. – Я полагала, что фортепиано в наши дни можно встретить разве что в музыкальной школе.
– Да нам его почти за так отдали! – воскликнула Мария Васильевна. – Потому что громоздкое слишком. А мне в самый раз – я его настроила, инструментом можно пользоваться еще лет десять, а то и больше.
– Но столько места в квартире занимает! – заметила я. Золотова пожала плечами.
– Ну и что? Кровать помещается, телевизор тоже.