— Хватит.

— А что ты собираешься покупать? — полюбопытствовала девушка.

— С чего ты взяла, что я хочу что-то купить? — удивился Игорь

— Не знаю, — в свою очередь удивилась Марина. — Наверное, потому, что сумма такая… некруглая — двенадцать рублей. Вот я и подумала: не хватает на покупку.

— А-а, — засмеялся Игорь, — это половина за вчерашнее такси.

Марина посмотрела на него долгим взглядом, не то озадаченно, не то жалостливо.

— Это не половина, — грустно сказала она. — Да?

— Половина — это двенадцать рублей пятьдесят копеек. Такси ведь стоило двадцать пять рублей.

— Чего мелочиться! — засмеялся Игорь.

— Нет, все должно быть по справедливости, два рубля пятьдесят копеек за мной.

— Ну, даешь! Никогда не думал, что ты такая мелочная. — Игорь больше не смеялся, слова Марины казались ему теперь неприятными.

— Не мелочная, а справедливая… Знаешь, Игорек, у меня от простуды слабость и голова разболелась, пойду лягу, ладно?

— Ты и вправду бледная, — глянул он на нее внимательно. — Ну все, котенок, целуй меня скорей и мчись в койку.

— Уху! — кивнула Марина и чмокнула Игоря в щеку. Тот подхватил ее, приподнял, нашел губами мочку уха.

— Не надо, Игорь, я правда болею, еще заразишься.

— Ерунда! — беспечно проронил Игорь и, попрощавшись, ушел.

Девушка закрыла за ним дверь и, не в силах больше сдерживаться, разрыдалась в голос.

Ни в этот, ни в последующие вечера к телефону она не подходила, а Маринина мать не впускала Игоря даже в прихожую. Не считая нужным что-либо объяснять, захлопывала перед ним дверь.

Игорь переживал, жаловался тетке, просил поговорить с Мариной, помирить их.

— Не понимаю, почему она вдруг так, — объяснял он Зое Иннокентьевне, — ведь не ссорились же…

Игорь не лукавил. Он действительно не понимал, что произошло в тот дождливый вечер…

Он побродил по квартире, попил на кухне молока, прилег на диван, подложив под голову одну из многочисленных Аллочкиных вышитых подушечек. Подумалось, что Аллочка, хоть и вздыхает жалостливо, но старается не приставать к Игорю с разговорами. И то хорошо. Ему и так тошно, а тетка бы наверняка запилила своими нотациями. Она никогда не понимала его…

Игорю было, наверное, лет шесть, он еще и в школу не ходил, когда старшая сестра решительно отстранила Зою Иннокентьевну от воспитания племянника. Отстранила резко, произнеся злые обидные слова:

— Вот что, дорогая, засунь свою педагогику себе в задницу и больше не лезь к моему сыну. Тоже мне Макаренко! Роди своего и воспитывай!

— Как скажешь, сестрица, как скажешь! — стараясь не показать обиду, ответила Зоя Иннокентьевна и недели две после этого к сестре ни ногой. Та тоже не шла на примирение.

Но Игорь неожиданно заболел, и Рая умерила свой гонор, позвонила.

— Зося, у нас проблема. Я должна с группой металлургов ехать в Германию на конференцию, у меня уже и виза есть, и билет, а Игорь подхватил в детсаду ветрянку. Ты не могла бы пожить пока у меня? — О произошедшей ссоре Рая не упомянула ни словом.

Зоя Иннокентьевна примчалась через час.

К неприятному инциденту сестры не возвращались ни в этот день, ни позже, сделали вид, что ничего не произошло, но в воспитание племянника Зоя Иннокентьевна с тех пор больше не вмешивалась, хотя явные педагогические промахи сестры отмечала про себя постоянно. Отмечала без мстительности, скорее с горечью.

Теперь же, наблюдая за повзрослевшим Игорем, Зоя Иннокентьевна утешала себя тем, что мальчик рос без крепкой мужской руки, без мужского воспитания, потому и получился из него бесхребетный, слабый человечек с вечным испугом в глазах.

Кто был его отцом, Рая никогда не рассказывала, а Зоя Иннокентьевна расспрашивать не решалась, хотя ей всегда хотелось знать даже не то, кто отец Игоря, а скорее какой он. Она была уверена, Игорь пошел в него, раз уж ничего в его характере нет от волевых и упрямых Белобородовых.

Казалось бы, Рая делала все, чтобы приобщить сына к таким мужественным видам спорта, как бокс, борьба, хоккей. Никогда не наказывала, наоборот, поощряла любое проявление характера, самостоятельности. Но спорт Игоря не увлекал.

Друзей у него тоже было немного, хотя и не ссорился ни с кем. От уличных мальчишеских драк ускользал с недетской ловкостью, а если это не удавалось, то бывал обычно бит, легко подчиняясь даже физически более слабым ребятам.

Лет в десять он завел копилку, которой служила старая, еще бабкина шкатулка. Сначала туда складывалась мелочь, остающаяся на сдачу после покупки хлеба, а потом и деньги покрупнее — Рая ни в чем не отказывала единственному сыну. То, что происходило вокруг копилки-шкатулки, Зою Иннокентьевну коробило. Рая одалживала у Игоря деньги с возвратом, на жесткий срок и с процентами, которые росли, если долг возвращался не вовремя. Случалось, по каким-то причинам Рая забывала о долге, и тогда Игорь напоминал о нем, нахально глядя в лицо матери своими белесыми рыбьими глазами.

В загородном доме Мельника праздновали день рождения Наташи, его жены, миловидной миниатюрной женщины, с которой он прожил в согласии без малого двадцать лет.

В хорошее время родилась Наташа. В июне мир видится особенно красивым, нарядным. Нет еще ни утомительной летней жары, ни комаров, ни мух, листва на деревьях и трава еще свежи и сочны, еще радуют взгляд чистотой и яркими изумрудными красками. Правда, скоро они покроются пылью, пожухнут. Но только не здесь, не в этих тенистых аллеях, не на этой солнечной поляне, где сегодня накрыты столы для гостей.

Уже произнесено приличествующее случаю количество заздравных тостов, пожеланий, похвал, и гости, разбившись на небольшие группки, развлекались, кто как мог.

Несколько мужчин, в числе которых был и хозяин, сидели за отдельным небольшим столиком, потягивали виски и оживленно, как казалось со стороны, беседовали. Знакомы они были давно, можно сказать, дружили. Но не было в их разговоре легкости и радости дружеского трепа. Иногда раздавался смех, но не веселый, беззаботный, а какой-то натянутый, обязательный, как регламент. Шла обычная застольная беседа людей, не умеющих расслабляться, отвлекаться отдел и проблем, не представляющих других тем, кроме связанных