— Сакай обманул меня, — ответила я, — вот я и пытаюсь его найти.

— Я же говорил тебе, что «Искусства Гиты» — дорогой магазин! — воскликнул Джун. — Я мог бы показать тебе магазины и получше. Я же знаю весь город!

— Как думаешь, не мог бы ты познакомить меня с кем-нибудь, кто может сказать, где он живет? — спросила я. — Его телефон отключен, а узнать адрес я не могу.

— Я продаю машины, — сказал Джун, — это моя работа — находить людей. Мне нравится продавать машины, а это значит, что я звоню людям каждый месяц поболтать и укрепить отношения. Правда, иногда их от меня тошнит, — подмигнул Джун, — но тем не менее я всегда их нахожу.

Звучало неплохо. Пока мы ездили из одной антикварной лавки в другую, я поняла, что все эти люди действительно знают Джуна по имени. А еще я узнала, что его отец и был его начальником, то есть владельцем автосалона. Сам Джун этот факт тщательно скрывал.

По словам хозяина одной антикварной лавки, дела Сакая до сих пор шли весьма неплохо. С его уходом из «Искусств Гиты» у других появился шанс занять это теплое местечко на втором этаже рядом с отделами марок и футболок.

Выйдя от антиквара, я рассмеялась: Джун снова предложил мне принять ванну или выпить сакэ, чтобы расслабиться. Но я отказалась и попросила его отвезти меня в пригород Гиты, чтобы посмотреть на дом, который снимал Сакай.

Но дверь никто не открывал. Выглянувшая на шум соседка рассказала, что вчера вечером все вещи семьи Сакай увезли. Правда, забрали они только антиквариат, а старую мебель оставили за домом. Господин Сакай не говорил, куда они переезжают, но его жена была так добра, что оставила на прощание соседке в подарок телевизор.

— Это очень интригует, — сказал Джун Курой по дороге обратно. — Зачем они отдали телевизор? И, раз уж он планировал такое надувательство, почему он вообще послал тебе в Токио этот тансу? Он мог просто взять твои деньги, а тансу оставить у себя.

— Возможно, в компании грузоперевозок смогут сказать, куда он отправил мебель, — вслух размышляла я. — Надо ее найти.

— Соседка не помнит названия компании, — сказал Джун, — она была слишком занята дареным телевизором.

Я готова была обзвонить все компании в округе, но, чувствуя себя совершенно разбитой, попросила Джуна высадить меня у вокзала.

— Не грусти, Рей-сан, — улыбнулся Джун, — я много тут езжу, я найду этого мерзавца.

— Он исчез, — покачала головой я, — уверена, что в Гите его нет.

Я попыталась открыть дверь, но она не открывалась.

— Ой, извини, — воскликнул Джун, — я ее на всякий случай защелкиваю. Кроме того, это позволяет задержать клиента еще на пару минут.

— Ты великолепен. — Я улыбнулась.

— Так все девушки говорят, — подмигнул Джун, — я великолепен во всем, онэсан. Сделаю все, чтобы найти эту скотину.

— Я уверена в этом, — сказала я, впрочем, ни на что не рассчитывая.

Приближалась встреча с Наной Михори. По дороге к ее дому, расположенному на землях храма северной Камакуры, я пыталась представить, что и как мне лучше ей сказать. Когда, выйдя из поезда, я минут пятнадцать брела по дороге, то чувствовала, как внутри меня нарастает паника. Я совершенно не знала, что сказать Нане Михори. При знакомстве она представилась мне домохозяйкой из Камакуры, любящей антиквариат, но я-то знала, что она активно занимается общественной деятельностью. В прошлом году какой-то нувориш пытался построить многоэтажный дом в Камакуре, так именно Нана Михори разрушила его планы всего лишь за неделю. Она пожаловалась прессе, организовала кампанию против этого строительства и даже создала проблемы для его бизнеса в другом городе. Жену нувориша исключили из женского клуба, сына не приняли в престижную школу. По крайней мере, слухи об этом происшествии были такие.

Я прошла через ворота храма, краем глаза заметив одну из знаменитых статуй нио — фигуру мускулистого мужчины с суровым лицом. Увидев эти статуи впервые, я задержалась, чтобы получше их рассмотреть, но сегодня я пошла прямо к дому настоятеля. В это время года зелень выглядела замечательно, так что можно было в полной мере насладиться темно-синими цветами гортензии, растущей в Хорин-Джи.

Подошвы моих туфель тонули в грунте, так что я очень медленно приближалась к камню, отделявшему дом семьи Михори от территории храма.

Нана Михори казалась весьма довольной, когда я позвонила со станции Кита—Камакура и попросила разрешения заскочить к ней. «Заскочить и сбросить бомбу», — мрачно думала я по пути.

Рядом с домом был припаркован черный грузовичок. Я внимательно осмотрела его, поскольку Хью давно уже размышлял о том, чтобы сменить свой «виндом» на что-то более подходящее для перевозки антикварной мебели. Грузовичок назывался «Тойота-мега-краузер». Большой крейсер, проще говоря. Джуну Курою он бы понравился. Я задумалась, кто может водить эту машину. Трудно было представить за рулем Нану Михори, самую, пожалуй, женственную из всех женщин, которых я видела.

Я подошла к дому, который, казалось, стоял всегда, а на самом деле построенному всего пять лет назад. На следующий день после смерти свекрови Наны Михори сама Нана распорядилась снести дом, который вполне устраивал два поколения семьи Михори. Нана нашла архитектора, который смог построить самую настоящую виллу восемнадцатого столетия. Голубая крыша, огромные окна от пола до потолка с великолепным видом на сад, полный редких видов камелий. А за ними — кое-что действительно интересное: доджо — студия дзюдо, где занималась дочь Наны, Акеми.

Нио в Хорин-Джи казались грозными, но главным борцом тут была Акеми. Дело в том, что она входила в группу дзюдоисток, представлявших Японию на Олимпиаде в Сеуле в восемьдесят восьмом году. Это был первый раз. когда в число олимпийских видов спорта вошло женское дзюдо, и Акеми пророчили золотую медаль среди женщин в среднем весе. Но ее выступление оказалось неудачным так что она разочаровала и всю нацию в целом, и меня в частности, поскольку я болела за японцев, сидя перед телевизором в Сан-Франциско.

После Сеула Акеми больше ни разу не участвовала ни в каких соревнованиях. Теперь ей было тридцать, и она появлялась только на показательных матчах в школах и спортивных центрах по всей стране. Я видела ее однажды выходящей из дома в кимоно, подпоясанном черным поясом, но она меня проигнорировала.

Сегодня же двери доджо Акеми были открыты, и я услышала доносящиеся оттуда звуки ударов, тяжелое дыхание и боевые кличи. Не удержавшись, я незаметно подошла и заглянула внутрь.

На полу, сцепившись, лежали мужчина и женщина. Причем сцепились они так сильно, что напоминали любовников. Мужчина был по меньшей мере на пятьдесят фунтов тяжелее Акеми и давил на нее, вовсю используя весовое преимущество. Но Акеми не сдавалась. Вырваться она не могла, но и хватку не ослабляла, ерзая по полу вместе с противником.