— Что?! — вскричал он. — Да ты подонок просто больной! А Херба Каэна я завалю в натуре, если он такое напишет. Херб Каэн вообще хер сосет!

Джин и Арти Митчелл были самой странной парочкой род­ных братьев, каких я только видел в жизни. Я любил их обоих, хотя нельзя не признать: от всего этого Секс Бизнеса оба они сбрендили. Они наваривали миллионы на сексе, но так и не на­учились делать это аккуратно. Ни один из них не пытался до­биться высокого общественного статуса, они только дрались, как волки, лишь бы сохранить в тайне свои деликатные делиш­ки. Братья были крепко завязаны с разными сан-францисскими политиками и постоянно нуждались в верных советах ком­петентного специалиста.

В этом и состояла моя работа. Должность только называлась «Ночной Менеджер», в действительности же в мои обязанности входило оберегать Митчеллов от Тюрьмы, что давалось нелегко. Задворки городской политики представляли собой змеиное гнез­до, где переплетались предательство, неимоверная коррупция и такие извращения, что у лучших умов взятого наугад поколения волосы бы дыбом стали. Все политические силы исходят из раз­ного рода дыр: дул ружей, женских влагалищ, либо опиумных трубок, похоже, людям просто так нравится. Ведь легендарная слава Сан-Франциско такова, что ему поклоняются во всем мире, исключая, может, Кабула, Нового Орлеана и Бангкока.

* * *

Той холодной февральской ночью, когда Свидетельница по­стучалась в мой дом, на ней был синий деловой костюм, который ее чуть полнил, а также туфли на высоком каблуке, делавшие ее излишне высокой — мои гости, не вымахавшие выше шести футов, не были особо счастливы видеть ее рядом с собой. Ее голова казалась даже большей, чем моя, а тело выглядело слишком мускулистым — как у тех женщин-культуристок, любительниц спида и летальных стероидов, которые слишком дол­го торчали в качалках дурных районов Голливуда. Одним словом, тип атлетки — «большой девочки». Она говорила со мной так доверительно, что я даже занервничал. Моя мама наверняка назвала бы ее «прилипчивой», но я вовсе не так вежлив. По мне, она выглядела натуральным слизняком. В ней чувствовалось что-то испорченное, что-то настолько грязное и лживое, что стоило бы вызвать полицейских, если бы я в самом деле воспринял ее всерьез.

Я не стал этого делать. Она ничего для меня тогда не значила. Кого мы только не принимали в этом доме: начиная от обычных головорезов и извращенцев до тупорылых воров с сердцами, полными ненависти, не говоря уже об американских сенаторах с шикарными шлюхами под ручку. Одни прилетали на личных вертолетах, другие приезжали на угнанных машинах, под завязку набитых наркотиками и оружием. Иногда мне казалось, что это слишком уж стремное сборище, но пришлось научиться мириться с ними, раз уж я профессиональный журналист и писатель, занимающийся скрытыми, потаенными сторонами жизни, которые могут быть «интересны» в китайском смысле этого слова, но вовсе не обязательно вызывают воодушевление.

В то же время, не подумайте, что у меня тут притон, помесь зоопарка с отделением для буйных. Может, оно так и выглядит со стороны, но сам-то я считаю свою жизнь возвышенно-разум­ной, и большинство моих друзей согласны с этим. Разумный — очень опасное слово. Оно подразумевает некое четкое деление, конкретную грань между Разумным и Безумным, которая понятна нам всем и воспринимается как данность.

Но на самом-то деле все совсем не так, нет. Единственная разница между Разумным и Безумным состоит в том, что у Разумного достаточно власти, чтобы запереть Безумное. Вот где вся разница. КЛАЦ! В тюрьму, немедленно. Ты - сумасшедший ублюдок, тебя давно уже надо было посадить. Ты — опасный выродок и дегенерат, а я богат, и я желаю, чтобы тебя теперь оп! — и кастрировали.

Ой-ей, я так и сказал? Да, именно так и сказал, однако мы не станем развивать эту тему, иначе придется серьезно задуматься над тем, как это: быть запертым в тесную клетку? В этой стране, в XXI-м веке — у нас и так достаточно поводов для беспокойства. У вас сибирская язва, оспа, перспектива превратиться в желе прямо внутри наших частных домов, когда невидимым бойцам придет в голову снова взорвать свои неведомые бомбы; есть у нас перспектива отравиться нервнопаралитическим газом, который могут добавить в водопровод, в конце концов, даже соседские ротвейлеры могут разорвать вас на куски безо всяких предупреждений. Все эти фокусы происходили недавно, и они вполне могут повториться.

Мы живем в опасные времена. Наше оружие мощнее год от года, мы тратим миллиарды долларов на строительство новых тюрем, и, тем не менее, над нашими жизнями владычествует страх. Мы подобны пигмеям, заплутавшим в лабиринте. Войны нет, но у нас нервный срыв.

* * *

Да, так все и есть. Но довольно уже причитать. Мы, помимо прочего, чемпионы, так что вернемся снова к нашей истории. Мы говорили о Свидетельнице, большой и осклизлой женщине, которая вломилась в мою жизнь, подобно морскому гаду, источающему яд, и едва не порушила ее.

В ту ночь у меня на кухне сидело еще два человека, плюс девчонка, которая то заходила, то опять уходила. Таким образом, в доме находилось пять человек, включая Свидетельницу. Она была счастлива оказаться здесь, по ее словам во всяком случае, поскольку ей не терпелось задать мне один вопрос.

— Не сейчас, — сказал я. — Баскетбол же смотрим, — добавил я более резко, тоном скорее раздраженного начальника, нежели гостеприимного хозяина. Обычно я не разговариваю с гостями в таком тоне, но эта женщина была определенно не из тex, кто обращает внимание на просьбы, высказанные тихо и вежливо. Я был не груб, но тверд. Так я поступаю всегда, когда подступает опасность никому не нужного кипежа. Всякие такие штучки тут не проходят. У вас есть определенные Правила: цивилизованные, в некотором роде даже благородные; и некоторые люди, в силу своей эксцентричности, могут найти их строгими. Так что частенько возникают трения, а иногда и более жесткие моменты, когда даже приходиться кое-ко­го припугнуть, а это порой совсем нелишне. Страх — здоровый инстинкт, а вовсе не признак слабости. Это природный защитный механизм, свойственный кошачьим, волкам, гиенам и большинству людей. Даже летучим мышам знаком страх, и я приветствую их за это. Так что если вам кажется, что мы живем в ужасном мире, попытайтесь представить себе, на что бы он стал похож, если бы дикие звери не испытывали страха.

Так эта женщина и вела себя, когда появилась в моем доме той примечательной февральской ночью. Гоголем расхаживала из комнаты в комнату, заставляя меня нервничать. Типичная беженка из секс-индустрии — теоретически, будущая организаторша оргий VIP и незаконной трансплантации органов. Та­кой-то бизнес-план она и вознамерилась тут обсуждать, да только никто не собирался ее слушать.

— Заткнись, ты! — не выдержал тогда Симмс. — Не видишь что ли, что мы смотрим долбаный баскетбол?

Она не обратила на него внимания и продолжала бормотать.

— Как тебе нравится заниматься сексом? — обратилась она ко мне. — Почему не расскажешь?

Я не Преступник по профессии, нет. Но за долгие годы жизни у меня развились и чисто криминальные инстинкты. Кто-то назовет это паранойей, но я прожил достаточно, чтобы уяснить — такой вещи, как паранойя, просто не существует. Только не в XXI веке, о нет. Паранойя - просто еще одно слово для обозначения невежества.